Царица парижских кабаре - Людмила Лопато

Незадолго до премьеры Вера Греч написала для газеты «Русские новости» предуведомление к спектаклю:

«Лев Толстой, знавший, понимавший и глубоко чувствовавший характер, душу и психологию русского человека, будь то крестьянин, интеллигент или аристократ, одарил нашу драматургию двумя шедеврами: “Власть тьмы” и “Живой труп”.

“Живой труп” был поставлен впервые на сцене Московского художественного театра, в сезоне 1911–12 гг., то есть ровно 45 лет тому назад. Написана пьеса была в 1900 году 72-летним гениальным художником, забывшим в этой пьесе о себе как о мыслителе, проповеднике “толстовских” идей, беспощадном моралисте. В нем снова проснулся беллетрист. Он пишет о страстях человеческих, о любви, о цыганках, которых он так любил в молодости, о цыганских песнях, которыми он в свое время восхищался, о жизни грешной – но милой его сердцу. Он хочет разрешить проблему супружества, часто построенного на несоответствии характеров и взаимном непонимании – и рождающего, вследствие этого, условность и ложь. Он протестует против этой “мертвой видимости счастья семейного”, взывает к человеческой совести – и как бы готовит уже свой собственный уход из дома. Моралист и гуманист Толстой разрешает своему герою самоубийство, не видя другого выхода для человека, безнадежно запутавшегося в своих грехах и дошедшего до полного физического падения, но не утерявшего до конца духа, человека, познавшего просветление и освобождение в смерти».

Свет мал – прослышав о затее, другие артисты приходили сами. А мы с Греч и Павловым набирали труппу.

«Власть тьмы» (пятый акт – сцену злосчастной свадьбы Акулины) ставил Вырубов – пожилой, с крашеными волосами, человек. Он ни за что не хотел сдаваться: разговаривал, как молодой человек, и доказывал всем, что в его силах быть таким же Вырубовым, как пятьдесят лет тому назад. И двадцатипятилетнего Никиту решил играть сам.

Он был хорошо известен в русском театральном мире, а уж в парижской русской колонии все знали друг друга. Со всей семьей Вырубовых тогда была знакома и я.

Ассистенткой Вырубова была Нина Демидова.

Во «Власти тьмы» участвовала Наташа Кедрова – актриса с сильным контральто, в какой-то момент она была в Париже популярной певицей. Яркая, властная, Кедрова хорошо пела русские народные песни. Она играла Анисью.

Акулину в нашем спектакле играла Киса Куприна.

Я очень полюбила Кису. Она была хороша в роли Акулины, но важнее то, что она была настоящим другом. Дочь Куприна как-то исковеркала свою жизнь, и я всегда жалела о ней… Кажется, она и в СССР уехала – прочь, прочь от этих своих печальных парижских итогов.

А в Париже у нее был поклонник – брат президента Французской республики. Очень уродливый, но очень богатый. Чем он Кису и купил.

Что же сказать… люди гибнут за металл.

Соня Радищева играла маленькую роль Матрены. Акимом был Алексей Тульцев. Николай Некрасов играл жандарма. Со мной вместе пели Галина Верник и моя приятельница Валя Валл, а из певцов – Андрей Петренко и Владимир Слащев (у Слащева был чудный тенор, и сам он – курносый, настоящий русак – на сцене очень нравился всем).

У нас были музыканты: Иван Булгаков (балалайка) – младший брат писателя Михаила Булгакова, Леонид Доружинский (балалайка), Игорь Чернояров (аккордеон) и Леонид Волков (аккордеон). Настоящий русский оркестр! Не цыганский, а именно русский.

Декорации делали Пьер Дебельви и Константин Непо, который также ставил для нас свет. Впрочем, Непо в нашем спектакле был един во многих лицах – именно он сыграл Федю Протасова в «Живом трупе».

И надо сказать, что роль этого обаятельного, одаренного и несчастливого человека очень подошла исполнителю.

Константин Непо, персонаж, хорошо известный в русском Париже 50-х, был сыном цыганской певицы Нюры Масальской и хана Нахичеванского. Константин рисовал акварели в псевдорусском стиле на тему «Бояре и дворяне допетровской поры», которыми торговал еще в довоенном Париже.

Очень талантливый и страшно легкомысленный человек. Милый и обаятельный, но на него никак нельзя было положиться. Мог пообещать что-то – потом выпить и все забыть.

На одном из спектаклей «Живого трупа», в последней сцене, где Федя Протасов должен застрелиться, Непо не нашел в кармане револьвера. Объяснялось это просто: Костя очень дружил с Лифарем. С Лифарем и выпил перед спектаклем коньяку «для храбрости»…

Не найдя револьвера, наш парижский Протасов схватил нож – и хоть так, но покончил с собой на сцене.

Вышел бы скандал, не будь эта история такой смешной.

Непо был женат по крайней мере трижды. В ту пору – на Иветт Шовире, прима-балерине Парижской оперы. Шовире часто была партнершей Лифаря, что и объясняло дружбу Непо с Сержем. Потом Константин женился на прелестной грузинской княжне Джанаре (она чудно пела низким контральто, имела успех – главным образом в Италии, на Капри). Она была женщина элегантная.

История беспечного сценографа кончилась грустно: он женился в третий раз, на какой-то ужасной русской княгине, однако прожил с нею недолго. Был отправлен супругой в булочную – и прямо у прилавка внезапно умер от разрыва сердца. Вот уж нелепая – случайная и не случайная смерть.

А княгиня оказалась мошенницей. И села в тюрьму.

Костюмы к «Живому трупу» делала Мария Громцева. Это была полная, грузная женщина, которая – по примеру знаменитой костюмерши Варвары Каринской – открыла в Париже самое лучшее ателье по производству кино– и театральных костюмов, брала крупные заказы для телевидения и имела коллекцию придворных платьев из Зимнего дворца. Увы, все камзолы, роброны и ангажанты пропали бесследно после ее смерти, в середине 60-х…

Киса Куприна играла в «Живом трупе» Елизавету Андреевну. Сашей была красавица Мишель Труайя, восемнадцатилетняя дочь Анри Труайя (настоящая фамилия почтенного французского писателя, как известно, Тарасов). Анну Павловну играла графиня Александра Михайловна Толстая, внучка Льва Николаевича, добрейший человек.

Александра Толстая была талантливой актрисой. Но, так как была замужем, она совсем не стремилась к карьере, тем более что брат ее Сергей был известным в Париже врачом…

На премьеру к нам из Нью-Йорка приехала другая Александра Толстая – Александра Львовна. Она была строга по природе своей. Строга и к нам. Но мы понимали: именно в ней, через полвека после смерти отца на станции Астапово, после русской революции – среди нас, то есть «белых», как любила тогда уточнять французская пресса, – живет дух ее отца.

Парижские и нью-йоркские Толстые страшно строго, немного даже пуритански, соблюдали русскую форму и цыганский стиль костюмов и обычаев. Если у вас было декольте, даже самое маленькое, Толстые строго говорили: «Куда это вы оделись?» Они все еще душой принадлежали той эпохе, когда порядочные женщины в России всегда, всегда и везде (не считая званых вечеров и балов) носили закрытые, и только закрытые платья!