Черный мотылек - Рут Ренделл

Тем не менее Урсула решительно пресекла поползновения молодого поэта, приглашенного Джеральдом на ужин. Поэт последовал за ней на кухню, а Джеральд с Колином Райтсоном и Битти Пэрис остались в столовой обсуждать кандидатов на «Букера». Она ответила на поцелуй, но на этом остановилась и сказала: нет-нет, она никуда не сходит выпить, не будет встречаться с ним, нет и нет. В ту ночь Урсула, которая никогда не делала ничего подобного и не умела, мастурбировала. Это помогло ей уснуть.

Она следила за Джеральдом. Прислушивалась к каждому слову. Одержимость начала вытеснять любовь. Урсула постоянно думала о муже. Если он водит девочек к «леди», этот секрет можно выпытать у них. Презирая сама себя, она унизилась до расспросов.

— Папочка водил нас к мисс Черчхауз, глупенькая, — сказала Сара.

Только не Адела, которая откровенно предпочитает женщин. Не Адела, грозившая приковать себя наручниками к перилам парламентского здания, чтобы добиться реформы законодательства в пользу гомосексуалистов. Даже ослепнув от ревности (Урсула не могла это отрицать), она бы не смогла поверить, что Джеральд спит со страшной пятидесятилетней бабой, любительницей прозрачных одеяний и крупных бус, которая имела обыкновение снимать в гостях лифчик и оставлять его ухмыляться в чужой ванной.

Нет, это не Адела. Урсула следила во все глаза, прислушивалась к каждому слову мужа. Стала сидеть в детской, когда Джеральд рассказывал сказку на ночь, словно из этих сказок могла что-то почерпнуть. Наверное, Саре и Хоуп она досаждала, но девочки не гнали мать, только велели сидеть тихо и не отвлекать попытками навести порядок и собрать игрушки.

Джеральд рассказывал детям истории с продолжением. Сейчас, спустя двадцать восемь лет, Урсула не могла вспомнить, какую именно сказку он сочинял той весной, когда Саре исполнилось три, а Хоуп всего полтора года. Хоуп, хоть и слишком маленькая, все равно старалась уследить за ходом событий. Только в эти четверть часа перед сном непоседа умолкала. Но какой сюжет Джеральд излагал тогда, Урсула почти забыла. В одной сказке вроде бы речь шла о старике, который посылал почтового голубя маленькой девочке на другой конец страны, а вторая сказка была о помощнике трубочиста — злой хозяин заставлял мальчика протискиваться в каминные трубы. Последний сюжет напоминал «Водяных детей»[12]Чарльза Кингсли, не говоря уж о стихах Блейка из «Песен невинности», но их Урсула к тому времени еще не читала.

В сказках ни словом не упоминалась «другая женщина». Неужели Урсула в самом деле на это рассчитывала? Просто смешно!

Джеральд не стеснял ее в средствах. У них был общий банковский счет, и он не проверял, на что она тратит деньги. Если он и замечал ее расходы, то ни слова не говорил. По-видимому, деньги его особо не интересовали. Он часто говорил, что ему хочется обзавестись хорошим домом, поселиться в уютном жилище и в красивом месте. Вот и все, для чего Джеральду требовались деньги. Он не собирался путешествовать за границу, не любил театр, терпеть не мог оперу. Иногда Джеральд покупал книги, но большую часть его библиотеки составляли подарки. Один издатель прислал «Британику», другой — полный Оксфордский словарь. Они ездили на «моррисе», поскольку эта машина удобна для перевозки детей с колясками и прочим скарбом. Одежду Джеральд предпочитал удобную и приличную; он двадцать лет не снимал с руки одни и те же часы.

Но его жена могла брать столько денег, сколько требовалось, и располагать ими как заблагорассудится. В тот год, в апреле, ей заблагорассудилось нанять частного детектива.

Она не входила в эту комнату до самой его смерти. Иногда Урсула задумывалась: как странно прожить двадцать семь лет в доме с запертой комнатой, с комнатой, куда тебе ни разу не довелось войти, чьих очертаний и размеров ты не помнишь, обстановку не смогла бы описать. Комната Синей Бороды, то ли пустая, то ли забитая кровавыми уликами. Но Урсулу больше не мучило любопытство. Лишь однажды, спустившись в сад по тропинке с утеса, она подошла к той части дома, где располагалась спальня Джеральда, и посмотрела вверх на окна, впервые заметив, что это угловая комната, одно окно выходит на север, а другое — на запад.

Это помещение убирала Дафна. Дафна меняла постельное белье. Эта старая дева, живущая с сестрой, тоже одинокой, и матерью, вдовой уже с полвека, ни разу не спросила, почему муж с женой спят в разных концах дома. Может быть, это ее не удивляло. Наверное, она и не знала, как полагается жить супругам. Она прибиралась, распевая «Утюг так и летал в ее руках», меняла белье и называла эту комнату «спальней мистера Кэндлесса», поскольку Джеральд так и остался для нее «мистером», хотя Урсула давно сделалась просто Урсулой.

Похоже, старая миссис Бетти по-викториански остерегалась ночного воздуха и вообще сквозняка: ее дочь никогда не открывала окна, а если замечала открытую форточку, спешила ее захлопнуть. Сейчас Урсула распахнула все рамы и фрамуги и высунулась по пояс из западного окна. Перед ней простиралось темно-серое море, размотанный рулон мятого шелка, лежащий неподвижно, словно не касаясь плоского бесцветного берега. Вдалеке неплотной дымкой висел туман, скрывая только остров вдали.

Ставни на окнах. Лоскутное одеяло на кровати, покрывало в бело-голубую полоску, две подушки в белых наволочках, простой деревянный стеллаж с парой сотен книг в мягких обложках, высокий комод, кресло с прямой спинкой. Ей показалось, что встроенный шкаф она помнила с тех пор, как последний раз входила сюда, почти тридцать лет назад, но такой шкаф есть в каждой комнате, так что наверняка не скажешь.

Две картины, одна напротив окна, выходившего на север, другая возле двери, неприятно поразили Урсулу. Она давно переросла наивные девические представления, что в спальне вешают приятные картинки — если не котят и щенков, то хотя бы лилии Моне или яркие солнечные пейзажи. Но все же не могла не поразиться извращенности ума или вкуса покойного супруга — на одной стене он разместил «Темницы воображения» Пиранези, а на другой висело изображение маяка с бушующим морем и низко нависшими тучами.

Надо заняться его вещами. Прошло три месяца после смерти Джеральда, а Урсула даже не подумала о том, как распорядиться оставшейся одеждой. Совершенно забыла. Открыв дверцу шкафа, она оглядела гардероб мужа: мешковатые брюки, бесформенные куртки, два поношенных твидовых костюма, тяжелую темно-серую дубленку. Пахло слежавшейся шерстью. Раньше одежду покойника распродавали на блошином рынке. Теперь ее сдают в благотворительную комиссионку.

Она вынимала из шкафа вещи Джеральда и раскладывала их на кровати. Когда шкаф опустел, Урсула вытерла изнутри пыль и снова затворила дверцы. Картины она отнесла вниз, поскольку для гостевой спальни они не годились. На обороте пейзажа с маяком стояла подпись: Август Стриндберг.[13]Хотя Урсула изучала в колледже историю искусств, до сих пор она понятия не имела, что Стриндберг еще и рисовал. Урсула отнесла обе репродукции в кабинет и оставила их там, прислонив к стене. На стены спальни повесила пейзаж из своей комнаты и «Вечерний свет» Роберта Дункана, невинную и милую жанровую сценку — девочка в белом сгоняет гусей с клумбы роз. Кто-то подарил эту картину Хоуп, когда той было двенадцать.