Кому принадлежит будущее? Мир, где за информацию платить будут вам - Джарон Ланье

Вот почему Рэй Курцвейл[61] может дождаться, когда егоо сознание загрузят в виртуальный рай. Тьюринг привнес метафизику в современное обсуждение будущего нашего мира.

В настроении, созданном Тьюрингом, есть направление, или эсхатология, которой не хватает настроению Невидимой руки. Алгоритмы Тьюринга могут унаследовать мир таким, каким не могла Невидимая рука.

Дело в том, что мы можем представить себе (пусть и необоснованно) и программное обеспечение, которое не будет нуждаться в нашем управлении, и даже изобилие в отсутствие людей. Изобилие может уничтожить Руку, но не призраков Тьюринга.

Нельсон[62]: информационные технологии, спроектированные определенным образом, могли бы помочь людям оставаться людьми без политического радикализма, присущего всем остальным эсхатологическим настроениям

В 1960-е годы Тед Нельсон создал совершенно новое настроение, все еще проходящее этап становления, которое предполагает, что информация может помочь нам избежать крайностей в политике. Это будет возможно даже тогда, когда мы достигнем изобилия, которое неизбежно будет неидеальным. Оно, по сути, предлагает отсутствие противоречий между Невидимой рукой и изобилием. Это настроение, которого я постараюсь придерживаться и в последующих главах этой книги. Каждое настроение заключает в себе четко сформулированную гипотезу о том, как соотносятся между собой технологии и политика в том виде, в каком ее понимают люди. Все они затрагивают роль политики и человеческой воли (или интенциональности) в высокотехнологичном будущем, которое рано или поздно наступит. Станет ли политика абсолютной или в ней вовсе отпадет нужда? Разделятся ли люди на касты или изменятся и перестанут напоминать нас нынешних?

Есть возможность, что настроения циклически повторяют друг друга. Кто-то может воспевать триумф технологии, превознося самых дерзких предпринимателей своего времени, но через какое-то время он же вообразит себе странную социалистическую утопию. Это одна из самых распространенных смен убеждений, которая никогда не перестанет меня удивлять. «Бесплатные устройства Google и бесплатный Twitter ведут к становлению мира, в котором бесплатно все, потому что люди всем делятся. Но разве не здорово, что мы можем грести миллиарды долларов, собирая данные, которых ни у кого больше нет?» Если все будет бесплатно, зачем же мы так стараемся что-либо заполучить? Неужели наше благосостояние лишь временно? Не рухнет ли оно, когда положение дел изменится?

Это не единственный подобный поворот. Даже если разыгрывать карту возвращения к природе, все закончится иллюзией погони за подлинностью без какого-либо плана или способа убедиться, что ты этой подлинности добился. «Эта музыкальная программа ориентирована на контакт с настоящими эмоциями и смыслом музыки. В данном случае это происходит за счет выравнивания высоты тона у людей, которые едва умеют петь, благодаря чему они могут петь в полной гармонии друг с другом. Гармоничное хоровое пение – самая замечательная музыкальная связь. Но стоп – может быть, неидеальное пение более естественно. А идеальное слишком уж напоминает роботов. Какой процент идеальности характеризует подлинность? Десять процентов? Пятнадцать?» Мы рикошетом попадаем либо в «Изобилие», либо в «Невидимую руку», либо в настроение Руссо.

Каждый день я слышу разные варианты знакомых метаний. Эти разговоры, популярные в среде техногиков, напоминают мне другие беседы, которые зачастую намного старше.

Даже у нас, технарей, иногда проглядывает жилка романтизма в духе Жан-Жака Руссо. Иногда мы представляем себе и превозносим определенную разновидность комфорта, подлинности и сакральности, уходящую корнями в прошлое, которого никогда не существовало.

Очевидным представителем этого настроения является Руссо, но Э. М. Форстер[63] тоже может послужить культурным маркером ностальгической технофобии благодаря своему рассказу «Машина останавливается». Этот рассказ, вышедший в 1909 году, за десятки лет до появления первых компьютеров, стал удивительно точным описанием интернета. К величайшему огорчению целых поколений программистов, первым проблеском созданных нами чудес стал рассказ-антиутопия.

В этом рассказе то, что мы впоследствии назвали интернетом, названо Машиной. Все человечество, прикованное к экранам Машины, постоянно занято общением в аналогах Skype или соцсетей, просмотром интернет-страниц и тому подобным. Примечательно, что Форстер не был достаточно циничен и не предсказал главенствующую роль рекламы в подобной ситуации. В конце рассказа машина не останавливается по-настоящему. Весь ужас произошедшего подобен тому, как мы представляем себе последствия возможной хакерской атаки. Весь человеческий мир рушится. Выжившие блуждают по улицам, радуясь тому, что окружающая реальность подлинна. «Солнце!» – кричат они, восторгаясь сияющими красотами, которых и представить не могли. Отказ Машины знаменует счастливый финал. Эта тема получила широкое распространение в поп-культуре. Более свежим ее воплощением стала кинотрилогия «Матрица», по сюжету которой люди живут внутри симулятора виртуальной реальности. В фильмах те, кто знает о своем реальном положении и способен его менять, выглядят более живыми, зрелыми и одеты лучше, чем те, кто этого не осознает. В пасторальном счастливом финале «Особого мнения», в работе над которым я принял участие, устройства, которые заполняли весь экран в первых сценах антиутопии, были запрещены. В «Гаттаке» «Негодный», зачатый и рожденный естественным путем брат, выглядит живым, настоящим и полным оптимизма, чего не скажешь о «Годном» брате, созданном с помощью генной инженерии.

Руссоистское настроение несет в себе неоднозначную иронию и иногда вызывает улыбку. Например, фильм Вуди Аллена «Спящий» – пример такого настроенческого потенциала. Я называю его ироническим, потому что мы добровольно оказываемся в психологическом плену технологий. Ирония неоднозначна, потому что не всегда понятно, до какой степени мы на самом деле были свободны в своем выборе.

Люди в рассказе Форстера помогали Машине их гипнотизировать; в конце концов, они сами ее и построили. Почему бы не пользоваться ей, но также иногда выходить наружу? В этом-то вся ирония.