Альпийский синдром - Михаил Полюга

– А вот, Дашенька, индюк… Посмотри, прямо из печи… То есть вчера – из печи… А мне пора собираться, сейчас Игорек придет…

Я попытался выскользнуть из кухни, но спастись бегством не удалось: Даша поймала меня за локоть, втолкнула обратно и, приблизив лицо, стала чеканить – за словом слово, жестко и неотступно:

– Женя, ты меня слышишь? Услышь меня! Я поддержала назначение в Приозерск. Но после что-то изменилось. В тебе изменилось. Залетел высоко? А если снова закончится кюветом, но теперь уже безвозвратно? Ты видел на том месте памятник? Там человек разбился! А тебя Бог уберег – за что-то. Но так будет не всегда. Второй раз можешь не пережить. Женя?!.

– Дашенька, ну что ты, право?! Я все понял, все осознал, – бормотал я, протискиваясь к двери. – Больше не повторится, честное слово. Так, глупый случай… Я поехал, Дашенька, а? Боюсь, опоздаю: машина едва ползет…

– Я тебе свежую рубашку погладила, – со вздохом сказала мне в спину Даша. – И надень другой костюм, вчера насажал жирных пятен… Этот твой индюк – какой-то у него тухлый запах… Возвращайся, пожалуйста, вовремя: в доме ремонт, все разворочено, а тебя днем с огнем…

Наскоро одевшись, я летуче коснулся Дашиной щеки губами, выскочил из дома и махнул Игорьку рукой: заводи! Вид у меня, несмотря на свежую рубашку и новый костюм, был, по всей видимости, болезненный, помятый, – и водитель, плавно выжимая педаль газа, понятливо и сочувствующе покачал головой и посоветовал с уверенностью испытанного алкаша:

– Плохо, да? Надо опохмелиться, иначе день пропадет. А, Николаевич? Пропадет день, говорю…

– Ты вот что, ты наворачивай! – буркнул я, борясь с подступающей то и дело тошнотой. – Тоже мне советчик выискался! Или есть у тебя что-то?..

– Пиво. Лучше бы, конечно, стопарик водки, но… На заднем сиденье, в пакете – бутылка пива. Холодного, только из магазина. Я как знал, по дороге подсуетился… Сейчас тормозну у обочины…

Опохмеляться я никогда не пробовал – прежде не было к тому повода, да и теперь опасение, что станет только хуже, пересиливало. Но я рискнул, – и уже после нескольких неглубоких глотков ощутил не столько облегчение, сколько ослабление рвотного спазма. А там и хмурый день прояснел, заиграл на стеклах солнечными бликами. Все-таки знают наши алкаши и пропойцы, как поправлять пошатнувшееся от неумеренного пития здоровье. Честь им и хвала за это, а мне – мимолетное счастье!

– Что я говорил? – засмеялся Игорек, наблюдавший за тем, как лицо у меня разгладилось и приняло блаженное выражение. – Можем ехать? Какие на сегодня планы, Евгений Николаевич?

– Какие планы? Планов громадье. Мирошник привезет амортизаторы, и ты – к слесарям, приводить машину в порядок. Ну а я… Есть одно дельце…

Тут я вспомнил Дашу, данное ей обещание и не то чтобы устыдился, но ощутил в подвздошной области некоторое неудобство: по всей видимости, вечером в очередной раз придется объясняться. Накануне Мирошник просил об услуге – встретиться с моим коллегой, прокурором Пустовецкого района: у того есть ко мне небольшое дельце. А какая встреча без ста грамм? Черт бы подрал обстоятельства, навалившиеся на меня в последние месяцы: Соколец, разбитую «семерку», просьбы и одолжения, за которые теперь надо платить по счетам!

– И Сусловец просил, чтобы посодействовали, – добавил Мирошник, увидев, как у меня непроизвольно вытянулось лицо, и ловко плеснул в стакан очередную порцию водки. – Они вроде бы кореша…

Я скрепя сердце согласился, а про себя подумал: вот времена настали – прокурор водится со странным субъектом, странный субъект ходатайствует о прокуроре. И тотчас ощутил нечто наподобие стыда: разве теперь я не такой, как все? Разве не обязан спасением этому же странному субъекту? Нет, я стал таким, как все. Или почти стал. Еще несколько подобных шагов – и кто его знает, не стану ли навсегда…

Когда мы приехали в Приозерск, водитель Мирошника уже ожидал нас у ворот в служебной «Ниве». То был откормленный краснолицый жлоб, злой и наглый, но вместе с тем приученный держать язык за зубами. Молча зыркая раскосыми, монголо-татарскими глазами, жлоб перегрузил в «семерку» три картонные коробки с обещанными запчастями, нечленораздельно пробурчал: «На «Ниву» бы их!.. Говорено: жрет масло, а начальство вона как… Эх!» – и, махнув рукой, был таков.

– Дать бы ему в морду! – озлился Игорек, поводя широкими, в буграх мышц плечами и сжимая-разжимая небольшие литые кулаки. – Нашел где рассуждать! У них на заводе продал ящик масла – и все в наличии: и бензин, и запчасти. А у нас?

«Э, да он у меня задира, бабник и выпивоха! – невольно улыбнулся я. – Откуда такой выискался? Прежде недосуг было, теперь надо присмотреться к «тихоне». Чего доброго, выпьет и кому-нибудь по физиономии затопит или байстрюка ненароком приживет».

– Езжай в автоколонну, к слесарям, – сказал я Игорьку. – Там знают, я вчера с директором сговорился. И смотри, не балуй, если будут наливать…

Игорек засмеялся, беспечно повел плечами, что могло означать всякое – от «Упаси бог!» до «Мало ли как получится…»

До обеда он не появился, а во второй половине дня мы с Мирошником отправились на обещанную встречу.

– Я вот что подумал, Евгений Николаевич, – сказал Мирошник, ловко управляясь с рулем «Нивы». – Лучше места для стрелки, чем лес, не бывает: тишь да гладь, да божья благодать. Шашлык жарится, птицы поют, воздух целебный. Если посторонние глаза – только заячьи или лисьи. Люблю лес, и все тут! Правда, шашлыка сегодня не будет – некому подсуетиться, но я кое-что заказал в столовой: пожарили печенку с луком, картошку запекли… Ну и еще кое-что там, в судках… Так что не пропадем.

Я молча покивал, хотя слово «стрелка» несколько напрягло: воровской жаргон никак не вязался с предстоящей встречей. Но влипать в какую-нибудь сомнительную историю я не собирался. Если что-то пойдет не так – прошу меня извинить, ребята!..

Сразу за Приозерском машина свернула в лес и заскакала по неровным, накатанным в песчанике колеям. Мимо поплыли огромные дубы, крохотные озерца, замшелые валуны, взгорки и овраги. Я опустил боковое стекло – и к запахам разогретого металла и машинного масла примешались мимолетное дыхание ветерка, сыроватая тяга застойной воды, нежная горечь лесных трав и цветов. Поневоле я задумался, засмотрелся, высунул в окно руку, сорвал с придорожного куста лист, стал вертеть и мять в пальцах. Лист был мясистый, сочный, еще секунду назад живой и трепещущий, теперь же – изорванный и измятый.

– Как и все в жизни, – вздохнул я, выбрасывая зеленую кашицу за окно.

– А? – глянул на меня Мирошник и перевел рычаг раздаточной коробки в нейтральное положение. – Приехали.

Перевалив через взгорок, «Нива» на холостом ходу скатилась в уютную ложбинку, затянутую по скатам кустами молодого орешника и бузины. Здесь было тихо и покойно, только какая-то неведомая пичуга щебетала, перелетая с ветки на ветку. Да еще журчание бегущей воды раздавалось где-то у самых ног; присмотревшись, я разглядел в траве крохотный ручеек, пересекавший ложбинку по неверному, изогнутому руслу.