Лекарь. Ученик Авиценны - Ной Гордон

Он забрал меч и отошел от Роба. Держа оружие обеими руками, принялся вращать им, а широкий меч, ослепительно сверкая на солнце, рассекая воздух, описывал большие смертоносные круги.

Наконец Цирюльник остановился и, задыхаясь, оперся на меч.

— Теперь ты попробуй, — велел он, вручая оружие Робу.

Цирюльника не очень обрадовало то, как легко его ученик держит тяжелый меч одной рукой. «Это оружие для сильного мужчины, — подумал он с завистью, — и лучше всего оно действует в проворных молодых руках».

Подражая учителю, Роб закружил по маленькой поляне, вращая мечом. Лезвие со свистом рассекало воздух, и хриплый крик сам собой вырвался из горла юноши. Цирюльник с немалым беспокойством смотрел, как Роб набрасывается на воображаемого врага, нанося тому сокрушительный режущий удар.

* * *

Следующий урок он получил через несколько дней, когда вечером они оказались в гудящем от множества голосов трактире в Фулфорде. Там сидели англичане, погонщики большого конного каравана, направлявшегося на север, и погонщики-датчане, чей караван двигался на юг. Оба отряда остановились в городе на ночевку, пили, сколько влезет, а друг на друга поглядывали, как две своры бойцовых псов.

Роб сидел вместе с Цирюльником и не без удовольствия пил сидр. В подобные переделки они попадали не впервые, но умели держаться так, чтобы не встревать в ссоры.

Один датчанин вышел на двор — облегчиться от выпитого — и вернулся, зажимая под мышкой визжащего поросенка, а в руке держа веревку. Один конец веревки он обвязал вокруг шеи поросенка, а другой закрепил на столбе, поддерживающем крышу трактира. После этого загрохотал по столу своей кружкой.

— Кто здесь такой храбрый, чтобы поспорить со мной в умении забивать кабана? — крикнул он, обращаясь к погонщикам-англичанам.

— Молодец, Витус! — одобрительно вскричал один из его товарищей и тоже застучал кружкой по столу, а вскоре к ним присоединились и все остальные датчане.

Англичане в мрачном молчании слушали этот грохот кружек и громкие насмешки, потом один из них вышел к столбу и кивнул.

С полдюжины более осторожных гуляк залпом допили свои кружки и выскользнули из трактира.

Роб тоже было приподнялся, зная привычку Цирюльника уходить раньше, чем начнутся шум и драка, но учитель неожиданно удержал его.

— Ставлю два пенса на Дастина! — громко объявил один англичанин, и вскоре обе компании оживленно делали ставки.

Противники с виду не уступали друг другу: обоим лет по двадцать с небольшим; датчанин плотнее и немного ниже ростом, зато у англичанина руки длиннее.

Им завязали глаза полотенцами и, поставив по разные стороны столба, привязали за щиколотки десятифутовыми веревками.

— Погодите! — выкрикнул тот, кого звали Дастином. — Сперва еще кружечку!

Их товарищи с одобрительными возгласами подали каждому по чаше метеглина, и удальцы залпом их осушили.

Затем, оставаясь с завязанными глазами, они вынули из ножен кинжалы. Тут же отпустили и поросенка, которого все время держали на равном расстоянии от каждого из соревнующихся. Тот попытался сразу удрать, но, привязанный к столбу, мог лишь бегать по кругу.

— Чертенок уже близко, Дастин! — крикнул кто-то. Англичанин приготовился и замер, но топот копытец тут же потонул в возгласах зрителей: поросенок пробежал мимо, а Дастин и не заметил.

— Витус, давай! — хором вскричали датчане.

Перепуганный подсвинок мчался прямо на погонщика-датчанина. Тот, не мешкая, нанес три удара кинжалом по воздуху, а поросенок, вереща, рванулся в обратную сторону.

Дастин мог по звуку определить, куда бежит поросенок, и пошел на него с одной стороны, тогда как Витус приближался к подсвинку с другой.

Датчанин с силой нанес удар, целясь в поросенка, и Дастин со всхлипом втянул в себя воздух: острое лезвие рассекло ему предплечье.

— Ах ты, северянин недоделанный! — Он, широко размахнувшись, нанес яростный удар, не задев, однако, ни визжащего подсвинка, ни своего противника.

Теперь поросенок метнулся между ногами Витуса. Датчанин ухватил веревку, державшую поросенка, и сумел подтащить его к своему кинжалу. Первый удар пришелся в правое переднее копыто, поросенок жалобно заверещал.

— Ну, он твой, Витус!

— Прикончи скорее, а завтра мы его съедим!

Отчаянно визжащий поросенок представлял собой отличную цель, и Дастин сделал выпад на звук. Его рука с зажатым в ней кинжалом скользнула по гладкому боку поросенка, и клинок с глухим звуком вошел по самую рукоять в живот Витуса.

Датчанин тихонько застонал, но отпрыгнул назад, сорвавшись с клинка, распоровшего ему живот.

Теперь в трактире воцарилась тишина, которую нарушал только визг поросенка.

— Убери нож, Дастин, ты его прикончил, — распорядился один из англичан. Все столпились вокруг погонщика, сняли повязку с глаз, перерезали веревку, привязывавшую его к столбу.

Датчане без единого слова поспешили унести своего товарища, пока саксы не опомнились и пока не нагрянули стражники управителя.

— Пойдем к нему, — со вздохом сказал Цирюльник. — Мы же цирюльники-хирурги, может быть, поможем чем-нибудь.

Однако было совершенно ясно, что они ничего уже не могут сделать. Витус лежал на спине, как сломанная кукла, глаза его расширились, лицо посерело. Сквозь зияющую рану на животе было видно, что кишки у него рассечены почти до конца.

Цирюльник взял Роба за локоть и заставил присесть на корточки рядом с раненым.

— Осмотри рану, — приказал он твердо.

Видны были слои: загорелая кожа, бледная плоть, скользкая на вид светлая брюшина. Кишки были розовыми, как пасхальная крашенка, а кровь ярко-красной.

— Поразительно, но человек со вскрытыми внутренностями воняет куда сильнее, чем любое животное, — заметил Цирюльник.

Кровь широкой струей лилась из брюшной полости, потом из разрезанных кишок хлынули фекалии. Раненый чуть слышно бормотал что-то на своем языке — быть может, молился.

Роба выворачивало, но Цирюльник удерживал его возле умирающего, словно тыкал щенка носом в напущенную тем лужу.

Роб взял погонщика за руку. Датчанин походил на мешок с песком, в котором снизу проделали дыру. Роб чувствовал, как вытекает жизнь. Он скорчился на полу возле умирающего и крепко держал того за руку до тех пор, пока в «мешке» совсем не осталось песка, а душа Витуса с легким шорохом сухого листа не унеслась прочь из тела.

* * *

Они продолжили упражняться с оружием, но теперь Роб стал гораздо задумчивее и не выказывал такого пыла.

Он стал больше думать о своем даре, внимательно наблюдал за тем, что делает Цирюльник, и слушал его наставления, перенимая все, что знал учитель. Когда он стал понемногу разбираться в болезнях и в симптомах, по которым их распознают, то затеял втайне новую игру: старался по внешнему виду пациента угадать, на что тот будет жаловаться.