Материнский Плач Святой Руси - Наталия Владимировна Урусова

безплатный проезд для закупки лошадей, не помню куда, но он смог урвать два дня, чтоб повидать отца и мать. Я познакомилась с ним. Он был хороший, честной жизни и так же верующий, как и они. Очень симпатичный и красивый, лет тридцати.

Он показал мне несколько портретов Государя, Государыни и великих князей, все с собственными подписями и сердечными словами, показал и свой портреть в парадном гусарском мундире. Я не одобрила этого, это была ненужная неосторожность возить с собой эти портреты, что я ему и высказала. Он ответил на это: «Мой Государь до самой смерти будет при мне». Пробыл он три дня и уехал обратно. Несколько месяцев не было писем, и наконец, пришла печальная весть от вдовы его. По дороге назад он был арестован ГПУ, отобраны портреты и без суда расстрелян. Старики остались совсем беспомощные. и нищие. а были очень крупными помещиками Харьковской губернии. Мне пришлось их видеть через три года после моего отъезда в Москву. Меня посылал к ним с поручением один старец, принадлежавший к катакомбной церкви, возглавляемой митрополитом Иосифом, это были молитвенники, терпеливо несшие посланный им Богом крест.

В 1930 году дочь моя, Ирина, о которой я писала, что она после 1918 года никогда не могла совсем поправиться, заболела сильными болями в области печени. Местные врачи находили необходимым сделать операцию, но специалистов хирургов там не было, и мы решили уехать все в Москву. Я чувствовала непоборимую душевную тоску, давившую меня тяжелым предчувствием несчастия. Да оно скоро и постигло меня, за две недели до ее смерти я потеряла сына, и это стало началом уже не маленьких предыдущих печалей и трудностей, а ниспосланных мне великих скорбей и горя. Мы переехали

Найти квартиру было неизмеримо трудно. Несколько времени, недели две, жили все с мучавшейся болями Ирочкой в комнатке у брата моего мужа, где он жил. Если б мы знали, что обещанной им комнаты нет, то оставались бы еще в Ейске, но приехали и делать нечего. Наконец, нашли комнатку 6 на 6 аршин и переехали туда в числе семи человек: зять, больная Ирочка, Наташа, Петя, Андрюша, я и внучка Ниночка. Спали на нарах, один над другим.

Через месяц только Ирочку положили в больницу. Несмотря на настояние врачей на немедленной операции в области печени, советский профессор-коммунист Бурденко не давал возможности лечь в больницу, доказывая, что у нея туберкулез брюшины и операция не нужна. Когда же оказалось неизбежным ее сделать, то было поздно. Вскрыли область желудка, сделали пятивершковую рану. Желудок оказался здоровым. За это время назрел громадный нарыв в печении, из-за количества гноя нельзя было рану зашить. Бог будет судьей профессору, умышленно ли было оттянуто сколько времени вопреки мнениям других врачей, неизвестно. Среди всех способов уничтожения большевиками дворянского сословия бывали и такие случаи. Через 10 дней я с ней рассталась навсегда. Все это время я провела, не отходя от нея, дежуря дни и ночи, прикладываясь на стульях рядом, т. к. уход был ужасный и я не доверяла никому. Мне это разрешили. До последней минуты, несмотря на ее страшные страдания, я не теряла надежды на ее выздоровление. Своей кротостью и невероятным герпением она поражала всех. Глубоко верующая, с полным сознанием своей смерти, она скончалась, не переставая молиться. Один раз в неделю я ездила и привозила ей Ниночку, в которой она души не чаяла, но и при последнем расставании с 6-летним ребенком она не впала в отчаяние, и только крупные слезы молчаливого горя передавали ее душевное состояние. Она сказала мне: «Мамочка, я тебе ее отдаю, она теперь твоя. Я знаю, что умираю». Накануне смерти она мне сказала: «Вот я еще живу и лежу здесь, а другая я, легкая, как воздух, стою уже у своего тела».

За две недели до ее смерти мне принесли траурное писыѵю из Франции, к счастью, не при ней. Мне сообщали о неожиданной смерти от несчастного случая моего сына Николая в Ницце. Громом поразила меня эта ужасная весть, писать о том не буду. Я сознавала только одно: надо скрыть от Ирочки это известие, оно убило бы ее прежде зремени. Они были с детства неразрывными друзьями. Да, Господь не посылает креста превыше сил, и они у меня нашлись, чтоб взять себя наружно в руки. Часа три я не могла бы проронить; слова, и она испугалась бы. Я отговорилась делом, задержавшим меня.

Через несколько дней она меня спросила: Отчего, когда я заговорю о Коле, у тебя глаза полны слез?» Я ответила, что мне сообщили о том, что он болен, а она и говорит: «Не плачь, мамочка, главерное, он в лучших условиях находится, чем и здесь в этой советской больнице». 19-го Февраля 1931 г. она скончалась. Разрешили мне взять ее из морга и похоронить. После этих двух смертей дорогих моих взрослых детей все трудности жизни, изложенные ранее, стали такими бледными и ничтожными.

За время болезни Ирочки вышла замуж младшая Наташа. Я осталась с Петей, Андрюшей и Ниночкой. Вскоре и Петя женился. Средства были очень небольшие, едва хватало на самое скромное пропиание. Я делала понемногу цветы, и со страхом быть арестованной за то, что не имела налогового свидетельства, продавала их из рук в руки. Андрюшу взял учеником-практикантом биологической лаборатории к себе профессор сельскохозяйственной академии, Прянишников. Он стал получать небольшое жалованье.

30. Животный страх

Я зашла вперед и возвращаюсь к 1927 году, когда мы еще жили в Ейске. В этом году случилось в русской православной церкви событие, в корне изменившее всю нашу жизнь. Мы перестали ходить в церковь.

Вышел знаменитый исторический декрет митрополита Сергия, повлекший за собой разделение верующих. Он, как известно, призывал русский народ признать советскую власть, «радоваться ее радостям и разделять ее печали». Установил поминовение властей за литургией. Это был политический маневр сатанинских слуг. Митрополит Сергий вошел в контакт с ГПУ.

Когда декрет дошел до Ейска, я сразу почувствовала в нем хитрую кознь сатаны и сказала: «Андрюша, в храм наш мы пойдем только в том случае, если О. Василий не признает поминовения». Я была уверена, что этот почтенный благочестивый протоиерей, несмотря на слухи о жестоких преследованиях не признавших, ни на минуту не поколеблется. На меня посыпались нарекания, споры и разделения, доказывая, что Церковь всегда остается Церковью, облеченной благодатью. Я переживала очень остро этот вопрос и решила ехать в Москву, где надеялась найти лиц, на авторитет которых могла бы положиться, но и то в том случае, если их мнение