Мама - Ольга Богатикова

— Мам, а кто этот дядя? — вдруг спросил Люк, указывая на молча взирающего на нас Хозера.

Остальные, как по команде, тоже повернули к нему свои любопытные мордашки.

— Это очень хороший и добрый дядя, — ответила я. — Его зовут Дерек. Он привез вам много полезных и красивых подарков.

— Он как дядя Дир и дядя Лео? — уточнила обнимающая меня за ногу восьмилетняя кудрявая Мия.

— Вроде того, — кивнула я.

После этого часть шумной толпы отделилась от меня и побежала знакомиться с Хозером. — Дядя, а ты с мамой приехал, да?

— А что у тебя в пакетах?

— А ты будешь с нами играть?

Дерек, поначалу явно растерявшийся от такой бурной встречи, быстро сориентировался, протянул детям мешки с игрушками и уже хотел что-то ответить, но тут бдительные педагоги, предложили с улицы переместиться в помещение, и там уже разобрать подарки и спокойно пообщаться.

Внутри интернат выглядел гораздо симпатичнее, чем снаружи — полы были выстелены новым линолеумом, стены оклеены весёлыми обоями, а потолки — плиткой, простенькой, но аккуратной.

— Неделю назад закончили косметический ремонт, — сказала мне Дана Вильс, заметив, как внимательно я смотрю по сторонам. — Теперь у нас стало гораздо уютнее.

— А окна? — уточнила я.

— В детских спальнях заменили все. Вчера поставили последнее. Теперь на очереди игровые комнаты и учебные классы.

— Деньги есть?

— Есть, — улыбнулась директор. — Не на все, конечно, но на замену самых ветхих хватит.

— Мы привезли немного одежды и канцтоваров, — сказала я.

— Очень хорошо, — обрадовалась госпожа Вильс. — На этих пострелятах все огнем горит, только успеваем штопать и перешивать. И тетрадки очень нужны, ведь учебный год еще не закончился. Спасибо, Вифания.

— Было бы за что, — улыбнулась я.

Нас привели в общую гостиную, где ребятня тут же приступила к разбору игрушек. Нас же с Дереком взял в оборот завхоз — тощий серьезный старик, которому мы торжественно передали пакеты с вещами и коробки с канцтоварами.

— Ты часто здесь бываешь? — поинтересовался Хозер, когда мы, наконец, присели на один из стоявших в комнате диванов.

— Один-два раза в месяц, когда выдается более-менее свободный день. Мой отдел шефствует над этим интернатом.

— А почему малыши называют тебя мамой?

— Ты, видимо, редко бывал в детских домах, — усмехнулась я. — Ребята, которые живут в таких учреждениях, мамами и папами называют всех, кто хорошо к ним относится: воспитателей, техперсонал, гостей…Потом, правда, вырастают и начинают звать по имени.

— Знаешь, мне казалось, что в Зариноре принято уделять детдомам много внимания. А здесь все так…бедно. Дети ходят в старых шитых-перешитых вещах, мебель древняя, фасад у здания облупленный…

— Видишь ли, Дерек, — медленно начала я, — в Риве находятся три интерната. И, поверь, в двух других обстановка гораздо лучше, чем здесь. Наш муниципалитет предпочитает делать вид, что ребят из Святой Лары просто не существует.

— Почему?

— Потому что тут содержится особая категория детей. Это так называемые отбросы общества. Беспризорники, бродяжки, дети наркоманов, убийц, грабителей. Те, что в свои восемь-десять лет видели больше грязи, чем мы с тобой. В этом интернате присматривают за ребятами, которые не прижились в других детских домах и считаются трудными.

— Но они выглядят, как совершенно обычные дети, — заметил Дерек, кивая на мальчиков и девочек, с восторгом показывающих друг другу кукол и пушистых мишек.

— Выглядят — да, обычными, — грустно улыбнулась я. — Но это маленькие. Ты сегодня еще увидишь подростков. У них глаза повидавших жизнь стариков. Впрочем, тут и у малышни порой мелькает во взгляде такое понимание окружающего мира, что волосы дыбом встают. Видишь рыженького Люка?

— Это мальчик, который кинулся при встрече тебе на шею?

— Да. Два года назад я лично привела его к госпоже Вильс. Мы нашли Люка под одним из мостов Рива в компании бродяг, которые заставляли его, тощего голодного двухлетку просить милостыню, потому что он никак не мог научиться воровать. Видел бы ты тогда этого ребенка! Он был грязный, оборванный и вел себя, как настоящий дикарь. Никого к себе не подпускал — кричал, лягался ногами, пытался укусить. А уж как злобно и испуганно зыркал по сторонам! На руки пошел только ко мне, да и то не сразу. Я сама вымыла его, переодела, накормила, сама попыталась пристроить в какой-нибудь интернат. Но в «приличных» детдомах нас с ним дальше кабинета директора не пустили. Вежливо намекнули, что с такими детьми работать очень тяжело и вообще им тут не место. А в «Святой Ларе» он прижился, теперь вроде бы даже нормально развивается, без особых проблем общается с другими детьми.

В этот момент в гостиную вошли трое подростков — девочка и два мальчика лет четырнадцати. К ним тут же подбежали еще две девочки помладше и потянули к столу смотреть какие-то игрушки.

— Обрати внимание на эту взрослую девочку, — тихо сказала я Дереку. — Её зовут Килиана, и она росла в очень неблагополучной семье. Её мать и отчим были наркоманами, все деньги спускали на уколы. В какой-то момент отчим попытался расплатиться за очередную дозу ее телом — предложил попользоваться Кили одному любителю молоденьких девочек. Килиане повезло, она сумела сбежать и несколько месяцев бродяжничала в окрестностях города — боялась появляться на улицах, чтобы не попасться на глаза матери или отчиму. Ее случайно обнаружил патруль стражей и привел в один из «приличных» интернатов. Но она оттуда ушла. Видимо, на то у нее были причины. Отсюда, к слову, Кили тоже пару раз сбегала, но потом возвращалась. Сама.

— Видимо, здесь работают очень хорошие воспитатели и психологи, — задумчиво сказал Хозер, глядя, с каким интересом Килиана рассматривает книжку, которую ей протянул один из мальчишек.

— Они энтузиасты, — грустно улыбнулась я. — И очень любят детей. Другие люди здесь надолго не задерживаются. Работать с такими мальчиками и девочками очень тяжело. Ведь у многих из них уже сформировалось четкое понятие о жизни — будь сильнее и безжалостнее других, бей первым, делай только то, что нужно лично тебе и так далее. Вряд ли здешним бабушкам и дедушкам удастся их перевоспитать, но эти педагоги хотя бы пытаются показать им, что есть другая жизнь, с другими ценностями и радостями.

— И твой отдел им помогает.

— Да. Во-первых, мне очень жалко этих детей — уж слишком рано их макнули носом в дерьмо. А во-вторых, я пытаюсь хоть как-то минимизировать вероятность того, что с некоторыми из них мне доведется через несколько лет встретиться в другой, более серьезной обстановке. К тому же, оказывать помощь детскому дому — святая обязанность тех, у кого есть хоть какая-то возможность это сделать.

— Судя по всему, ваш мэр этой обязанностью манкирует.