Книга Призраков - Сэбин Бэринг-Гулд

Как только показалась поверхность скалы, я не стал прорубать горизонтальный туннель, а повел галерею вниз под наклоном, имея скалу справа в качестве стены, в надежде достичь самых нижних слоев.

Наклонная галерея обладала еще и тем преимуществом, что не нужно было опускаться под землю посредством корзины и шкива, и это значительно облегчало, по крайней мере для меня, производство дальнейших работ.

Штольня, проделанная нами, была неширокой и довольно извилистой. Когда мы начали дальнейший спуск, я отрядил двух рабочих расширить ее так, чтобы можно было использовать тачки. Я отдал строжайшее распоряжение, чтобы весь материал самым аккуратным образом доставлялся наверх для исследования. Я не собирался спускаться слишком быстро; мне нужна была крайняя скрупулезность и осторожность по мере прохождения самых нижних слоев.

Таким образом мы прошли слои, относившиеся к бронзовому веку и поселениям людей, обладавших орудиями из полированного кремня, затем через многие футы земли без каких-либо признаков поселений, пока, наконец, не оказались на уровне древних охотников на оленей.

Чтобы понять процесс образования пластов, и на какой глубине они располагались, следует сказать, что эти первые поселенцы строили свои очаги на голой земле, пировали вокруг них, бросали кости в золу, здесь же валялись сломанные и вышедшие из употребления орудия, – и так до тех пор, пока мусора не становилось слишком много. После этого они засыпали свой очаг (и мусор) слоем земли, и строили новый поверх старого. Таким образом процесс шел из поколения в поколение.

Что же касается научного анализа полученных мною результатов, тут я отсылаю читателя к соответствующим журналам и материалам ученых обществ. Здесь я рассказывать о них не намерен.

На девятый день после того, как мы уперлись в скалу, наша штольня значительно углубилась, и в ней обнаружились человеческие кости. Я немедленно принял все необходимые меры предосторожности, чтобы они не были повреждены. Земля с них была удалена самым тщательным образом, и спустя полдня перед нами оказался идеально сохранившийся скелет взрослого человека. Он лежал на спине, его череп упирался в меловую скалу. Это не было захоронением. Если бы это было захоронение, то он был бы помещен в могилу в сидячем положении, с подбородком, уткнутым в колени.

Один из работников сказал мне, что человек, по всей видимости, был придавлен массой рухнувшего на него камня и умер от удушья.

Я сразу же отправил работника в гостиницу за моей камерой, чтобы при свете фонаря сфотографировать скелет в том виде, в каком мы его нашли; и еще одного я отправил к аптекарю и бакалейщику, чтобы они закупили столько рыбьего клея и гуммиарабика, сколько смогли. Моя цель состояла в том, чтобы сделать для костей специальную ванну. Сейчас они были слишком ломкими по причине утраты желатина, поглощенного землей и мелом, в которых они пролежали столько времени.

Я остался один в нижней части штольни; четверо рабочих занимались ее расширением и просеиванием земли выше меня.

Не было ничего лучше, чем остаться одному; я мог спокойно заняться поиском личных вещей человека, который встретил здесь свою смерть. Узость штольни не позволяла работать в этом месте более чем одному, я имею в виду – с комфортом.

Я с увлечением работал, как вдруг услышал крик, а сразу вслед за тем грохот; и, к моему ужасу, по наклонной штольне, сверху, по направлению ко мне, посыпалась груда сбитого камня. Я сразу же бросил исследования и поспешил к выходу, но обнаружил, что выйти мне не удастся. Узкий проход был полностью перекрыт обломками камня и земли, просыпавшихся из-за сотрясений, вызванных ударами четырех рабочих. Я оказался замурованным, но должен был возблагодарить судьбу за то, что свод надо мной остался целым и не обвалился, вследствие чего я не подвергся той участи, которая постигла первобытного охотника восемь тысяч лет назад.

Каменный завал, должно быть, оказался весьма толстым, поскольку я не мог слышать голоса оставшихся по другую его сторону рабочих.

Я не было особенно встревожен. Рабочие придут на помощь и приложат все усилия, чтобы меня высвободить, в этом я был уверен. Но как велика земляная пробка? Сколько времени пройдет, прежде чем они смогут ее расчистить? На эти вопросы ответа не было. У меня имелась свеча, точнее, не очень большой огарок, и, вполне возможно, его не хватит до того момента, когда придет помощь. Гораздо больше я был обеспокоен наличием воздуха; достаточно ли его в том маленьком пространстве, где я оказался?

Мой энтузиазм относительно исследований доисторических останков улетучился. Все мое внимание было привлечено к настоящему, и я оставил скелет до лучших времен. Усевшись на камень и пристроив огарок в выемку, которую проковырял перочинным ножом, я принялся ждать, бездумно взирая на лежавшие передо мной кости.

Время тянулось медленно. Время от времени я слышал стук, когда работники использовали кирку; но они, по большей части, работали лопатами, – так мне казалось. Я уперся локтями в колени, положил подбородок на сложенные ладони. Здесь не было холодно, почва не была влажной, наоборот, сухой и мелкой, подобной нюхательному табаку. Отблески света играли на обнаженных костях, в особенности на черепе. Возможно, это было фантазией, – впрочем, а чем же еще это могло быть? – но мне казалось, в пустых глазницах словно бы мерцают искорки. По всей видимости, там находились какие-то кристаллы, или капельки воды, однако эффект был таков, будто кто-то смотрит на меня, и при этом моргает. Я зажег трубку и к своему разочарованию увидел, что запас спичек на исходе. Во Франции их производят в достаточном количестве и продают по шестьдесят штук на один пенни.

Я не захватил с собой часы, опасаясь, что под землей с ними может что-нибудь случиться; поэтому не имел представления, сколько времени прошло. Я принялся отсчитывать минуты, загибая пальцы, но вскоре мне это надоело.

Мой огарок становился все короче и короче; еще немного – и я окажусь в полной темноте. Я утешал себя тем, что после того, как она погаснет, количество кислорода в воздухе станет убывать несколько медленнее. Мой взгляд сосредоточился на пламени, я тупо наблюдал, как убывает свеча. Это было одно из тех отвратительных изделий, в которых, для экономии воска, имелись отверстия, а следовательно, меньше материала для поддержания пламени. Вскоре свет погас, и я оказался в полной темноте. Конечно, я мог бы использовать оставшиеся спички, сжигая их одну за другой, – но зачем? Их все равно не хватило бы надолго.

Мое тело начало затекать, но вовсе не из-за нехватки воздуха. Я обнаружил, что камень, на котором я устроился, совершенно не подходил для долгого сидения, но боялся сменить положение, поскольку мог потревожить драгоценные кости, а мне очень хотелось сделать их снимки в, так сказать, первозданном виде, до того, как они будут перемещены.

Я по-прежнему не был сильно обеспокоен сложившейся ситуацией; я знал, что в конечном итоге буду освобожден из своей подземной темницы. Но сидеть на остром неудобном камне, в полнейшей темноте, было невыносимо скучно.

Прошло какое-то время, прежде чем я заметил, поначалу какое-то тусклое, а затем все более и более отчетливое голубоватое фосфоресцирующее свечение над скелетом. Оно поднималось над ним, подобно дымке, постепенно приобретавшей ясный контур, пока я не увидел перед собой зыбкую фигуру голого человека, с лицом, скорее похожим на морду животного, и с сильно выдающейся вперед челюстью; он в упор взирал на меня глубоко посаженными под выступающими бровями глазами. И хотя я описываю увиденное мною так, а не иначе, его нельзя было назвать вполне вещественным; оно напоминало сгусток тумана, но, тем не менее, имело постоянные очертания. В тот момент я не поклялся бы, что вижу его наяву; возможно, это был сон или видение, порожденное мозгом из-за пониженного содержания кислорода. Светящееся видение не отбрасывало свет на стены штольни; я протянул руку, но она прошла сквозь видение, не встретив сопротивления. Зато я услышал голос: «Я буду рвать тебя своими руками, я буду терзать тебя своими зубами».