Швейцарец. Лучший мир  - Роман Злотников

– Весна в этом году ранняя, так что перевал Сен-Бернар должен открыться уже в начале мая, – сообщил Зорге. – Поэтому через неделю вполне можно трогаться.

– А через Андерматт получается не короче? – спросил Меркулов.

– Да, но как раз перевал Сент-Готтард точно ещё не откроется, – ответил Триандафилов. – Да и даже если и откроется, то идти, так сказать, суворовским маршрутом, через Чёртов мост, я бы тоже не рискнул. А что насчёт железной дороги?

Зорге отрицательно качнул головой:

– Не одобрили. – И пояснил: – Я думаю, в Москве решили максимально ограничить возможности доступа к автомобилю и грузу любых посторонних лиц. Поэтому и в сопровождение выделяют только вас. Как уже во всё посвящённых.

– А сколько народу нас по пути увидят? – хмыкнул Ванников.

– Насчёт этого предложили один вариант, – усмехнулся Рихард, – к тому же увидят, причём мельком, по пути, – это одно, а возьмутся и ощупают собственными руками, как это получится в случае погрузки на железнодорожную платформу, – это совсем другое…

На следующее утро все деятельно занялись подготовкой к отъезду. «Газик» из гостиной достали точно так же, как в покинутом ими будущем он в неё попал. То есть разобрав стену и устроив два настила – изнутри и снаружи, по которым его и выкатили. Правда, произошло это только после того, как конструкцию с реактивным двигателем (а также и весь «ГАЗ-69» в целом) замаскировали досками, фанерой и тканью, превратив в этакое подобие фургончика, на которых здесь передвигались всякие циркачи. То есть, до кучи, обвешав всякими рюшами, бахромой и ковриками и всем таким прочим. Что было лучшим выходом. Потому что добиться того, чтобы что-то не привлекло излишнего внимания, можно двумя способами: либо сделать это что-то максимально незаметным, либо, если это невозможно, сделать то, что ты хочешь скрыть, максимально похожим на что-то вполне привычное и понятное. Незаметным «ГАЗ-69» с рамой поверху, на которой был закреплён реактивный двигатель Р-95, сделать было никак невозможно. Поэтому было принято решение действовать вторым способом.

Дом у деревни Унтершехен четверо «возвращенцев» покинули в три часа ночи шестого апреля тысяча девятьсот тридцать пятого года от Рождества Христова. Зорге, как обычно, остался на месте, охранять дом и тайну, которую он скрывал…

Четыреста с небольшим километров до Генуи стали для всех четверых настоящим адом, растянувшимся почти на месяц. Всё началось ещё в Швейцарии. Нет, изначально всем было понятно, что «газик» с реактивным двигателем, укреплённым на специальной раме на макушке машины, является очень неустойчивой конструкцией. Но никто даже и не подозревал, насколько неустойчивой. Так что первая… ну, можно было назвать это аварией, случилась почти сразу же, как они отъехали от дома, то есть ещё при подъезде к Унтершехену. На последнем повороте перед выездом из леса левые колёса «ГАЗ-69» попали в невидимую под снегом промоину, после чего его сильно повело в сторону и-и-и… опрокинуло на бок. Правда, на землю он не упал, навалившись боком на росшую прямо у дороги сосну и замерев в неустойчивом равновесии. А то их путешествие так и закончилось бы, даже и не начавшись.

Все четверо высыпали из салона и ошарашенно уставились на получившуюся композицию.

– Эх ты ж ёшки-матрёшки! – сокрушённо выдал Ванников. – Эдак мы вообще никуда не доедем.

– А тебе о чём вчера Александр полвечера толковал, а ты – ерунда, где надо, лагой поддержим, и всё нормально будет…

– Да уж, о том, какие дороги в Швейцарии в этом времени, мы как-то с вами подзабыли, – усмехнулся Триандафилов. После чего вздохнул и, нырнув в салон, появился оттуда уже с топором в руках. – Ладно, чего стоять – пошли лаги вырубать…

Так что из этих четырёхсот километров на машине они проехали дай бог километров восемьдесят. Всё же остальное расстояние в машине был только один, а трое других шли рядом с прочными дрынами наготове, при малейшей опасности опрокидывания тут же упираясь верхним концом в раму с закреплённым на ней двигателем, а нижним, чаще всего, в землю. Но, иногда и в собственное пузо.

Восемьдесят с небольшим километров от Мартиньи до итальянской Аосты через перевал Большой Сен-Бернар, на котором был расположен тот самый монастырь, который и дал миру собачью породу сенбернар, они преодолели за десять дней. Несколько раз с огромным трудом удержав «газик» от опрокидывания. Причём пару раз прямо в пропасть… Впрочем, даже простое падение на бок уже можно было бы считать катастрофой. Потому что, даже если бы они и сумели бы вновь поставить машину на колёса, о секретности в этом случае можно было забыть напрочь. Ибо проделать это без посторонней помощи точно бы не получилось. И это было плохо. Поскольку в подобном случае вероятность того, что столь примечательная конструкция, как реактивный двигатель, окажется в руках итальянцев, а затем, соответственно, и немцев, резко возрастала…

– Вот ты ж вылупень, Боря, – сипло ругался на Ванникова по вечерам Триандафилов, накручивая на голенища сапог промокшие и вонючие портянки. – Я думал, что после Гражданской в таких походах больше участвовать не буду. Командир, блин, нынче большой. Чины, мол, уже не те. А из-за тебя я уже две недели пашу, как какой-то бурлак при старом режиме. Причём не на Волге, а где-нибудь в Сибири. В низовьях Оби…

– Да ладно вам на меня-то бочку катить, – обиженно огрызался Борис Львович. – Да вашего тут больше половины загрузки! Ну, если не считать движок… И вообще, сами же потом спасибо говорить будете, как всё, что мы сейчас тащим, в производстве будет освоено.

– Если до этого не помрём, – сердито отвечал Владимир Кириакович. – Право слово, я насчёт нашей маскировки сначала усмехался, а по всему вышло, что это никакая не маскировка, а настоящая правда. И мы с вами – настоящие циркачи! Эквилибристы, блин, на катушках. Чуть зазевайся – и трындец!

– Хрен ты помрёшь, – пробурчал Меркулов, – если вспомнить, сколько на твоё лечение денег вбухано. Просто жаба не даст.

Это – да, Алекс прогнал всех «гостей из прошлого» через полную диагностику, после которой постарался по максимуму восстановить всем здоровье. И лечение Триандафилова обошлось ему едва ли не в полтора раза дороже, чем лечение Меркулова и Ванникова, вместе взятых. Впрочем, это было объяснимо – в отличие от остальных, Владимир Кириакович прошёл обе войны, постоянно воюя на передовой, мёрз в окопах, ходил в атаки, пил из болота и плавился от палящего солнца на долгих маршах. И к тому же имел ранения. Вследствие чего со здоровьем у него если и не был полный, как он выражался, «швах», то проблем накопилось немало.

– Это – да, – улыбнулся Триандафилов и демонстративно щёлкнул зубами. – Таких зубов у меня, как мне кажется, и с рождения не было. Да и локоть тоже знатно подшаманили. А то как прихватит – так, поверишь ли, руку поднять возможности не было. Так и ходил скрючившись…

Вследствие всего этого, когда они наконец спустились в цветущую майскую долину Аосты, Алексу показалось, что он попал в рай.

Остановившись на небольшой ферме, километрах в восьми от города, они три дня стирались, мылись и отдыхали, отходя от самого тяжёлого участка маршрута. Но затем дело пошло на лад. И последние двести пятьдесят километров до Генуи были пройдены в, как выразился Владимир Кириакович, «суворовском темпе». Потому что они прошли их (ну, или частично проехали, поскольку именно на них пришлась львиная доля тех восьмидесяти километров, которые им удалось преодолеть, так сказать, на колёсах) всего за одиннадцать дней.