Штрихи к портрету: В.И. Ленин – мыслитель, революционер, человек - Владлен Терентьевич Логинов

исторические события силой вытаскивают обывателей из их медвежьих углов, чердаков и подвалов и заставляют их становиться гражданами. Месяцы революции скорее и полнее воспитывают иногда граждан, чем десятилетия политического застоя» [Л: 10, 339 – 340].

Вот почему там, где противники революции и революционного насилия видели лишь «кровь и хаос», Ленин видел прежде всего человека, сбрасывающего с себя оковы рабства, борющегося за свое человеческое достоинство.

«…Революционная инициатива масс, – писал Владимир Ильич, есть пробуждение совести, ума, смелости угнетенных классов, есть, другими словами, одно из звеньев в цепи шагов к социалистической, пролетарской революции» [Л: 31, 459 – 460].

В свое время Ленин дал урок революционной марксистской этики и диалектики на таком, как он выразился, «простеньком примерчике».

Представьте себе, что озверевший от власти и безнаказанности жандарм, окруженный горсткой вооруженных до зубов казаков, увечит и истязает революционерку. И происходит это не как обычно и «как принято» – в застенке, а на глазах десятков и сотен невооруженных людей, всей душой сочувствующих этой революционерке. Веками копившаяся злоба против жандармов готова прорваться наружу уже не только на словах, но и в действиях. Постепенно назревает момент, когда возмущенная толпа вот-вот бросится на казаков.

Подходя к указанной ситуации абстрактно, можно предположить различные варианты поведения людей. Прежде всего, в толпе наверняка найдутся такие, которым сразу же захочется пройти мимо или даже спрятаться: как бы тут, в драке-то, не влетело! Найдется, может быть, и «законник»: жандарм, мол, действует от имени законной власти, а есть ли «у нас» такой закон, чтобы убивать жандарма?

Найдется, вероятно, и другая разновидность идейного мещанина, ибо создали ведь, как пишет Ленин, «некоторые идеологи мещанства теории непротивления злу насилием». И наконец, в толпе случайно может оказаться человек «разумный» (такие, правда, чаще сидят дома, а завидев толпу, стараются перейти на другую сторону улицы), который, убедившись, что винтовки у казаков не игрушечные, придет к заключению, что, поскольку спасение одной революционерки может стоить нескольких жизней, попытка ее освобождения попросту нерациональна.

В периоды политической реакции («когда непосредственное движение масс придавлено расстрелами, экзекуциями, порками, безработицей и голодовкой») указанных типов может оказаться довольно много.

«…Во всем народе, – писал Ленин, – страдающем постоянно и самым жестоким образом… есть люди, забитые физически, запуганные, люди, забитые нравственно… предрассудком, обычаем, рутиной, люди равнодушные, то, что называется обыватели, мещане…» [Л: 41, 383, 390].

В революционную эпоху, указывал Ленин («когда именно просыпается мысль и разум миллионов забитых людей, просыпается не для чтения только книжек, а для дела, живого, человеческого дела, для исторического творчества»), в такую эпоху толпа не останется безучастной, глядя на изуверство жандарма. Она применит насилие по отношению к нему. При этом народ, вероятно, потеряет нескольких человек, застреленных казаками. Очень вероятно, что он убьет на месте и нескольких казаков, «этих, с позволения сказать, людей, а остальных засадил бы в какую-нибудь тюрьму, чтобы помешать им безобразничать дальше…» [Л: 41, 382].

Итак, социальная пассивность, «идейное» или просто трусливое равнодушие мещанства и революционная активность масс, применение народом насилия по отношению к насильникам над народом. Такова в этом «простеньком примерчике» возможность выбора.

Для идеологов мещанства, для тех клопов «профессорской науки», которые мечтают «вершить дела за народ от имени масс, продавая и предавая их интересы», социальная пассивность самих масс – это эпоха «мысли и разума».

«Они убожество, – писал Ленин, – выдают за исторически-творческое богатство. Они бездеятельность задавленных или придавленных масс рассматривают, как торжество „систематичности“ в деятельности чиновников, буржуев. Они кричат об исчезновении мысли и разума, когда вместо кромсания законопроектов всякими канцелярскими чинушами… наступает период непосредственной политической деятельности „простонародья“…» [Л: 41, 390 – 391].

Суть дела заключается в том, что идеолог мещанства, пишет Ленин,

«на политику, на освобождение всего народа, на революцию переносит точку зрения того обывателя, который в нашем примере… удерживал бы толпу, советовал бы не нарушать закона, не торопиться с освобождением жертв из рук палача, действующего от имени законной власти. Конечно, в нашем примере такой обыватель был бы прямо нравственным уродом, а в применении ко всей общественной жизни нравственное уродство мещанина есть качество, повторяем, совсем не личное, а социальное…» [Л: 41, 385].

Точка зрения революционера иная. Именно в революционной инициативе масс выступает разум народа, а не только разум отдельных личностей, именно тогда массовый разум становится живой, действенной, а не кабинетной силой.

«Хорошо ли это, – спрашивает Ленин, что народ применяет такие незаконные, неупорядоченные… приемы борьбы… применяет насилие над угнетателями народа? Да, это очень хорошо. Это – высшее проявление народной борьбы за свободу. Это – та великая пора, когда мечты лучших людей России о свободе претворяются в дело, дело самих народных масс, а не одиночек героев» [Л: 41, 384 – 385].

И те жертвы, которые народ приносит во имя этого освобождения, с точки зрения нравственного сознания самих народных масс всегда оправданы. В памяти поколений они остаются народными героями.

Итак, не полуживотное прозябание, на которое эксплуататоры веками обрекали трудящихся, не покорность и послушание раба, бессильного перед лицом старого мира, двигают вперед человечество.

«Только борьба, – писал Владимир Ильич, – воспитывает эксплуатируемый класс, только борьба открывает ему меру его сил, расширяет его кругозор, поднимает его способности, проясняет его ум, выковывает его волю» [Л: 30, 314].

После поражения Декабрьского вооруженного восстания в Москве в 1905 году Плеханов бросил рабочим знаменитую реплику: «не надо было браться за оружие». Он сравнивал себя с Марксом, за полгода до Парижской коммуны предостерегавшим парижских рабочих от восстания, Ленин ответил Плеханову:

«Маркс в сентябре 1870 года называл восстание безумием. Но когда массы восстали, Маркс хочет идти с ними… а не читать канцелярские наставления. Он понимает, что попытка учесть наперед шансы с полной точностью была бы шарлатанством или безнадежным педанством. Он выше всего ставит то, что рабочий класс геройски, самоотверженно, инициативно творит мировую историю. Маркс смотрел на эту историю с точки зрения тех, кто ее творит, не имея возможности наперед непогрешимо учесть шансы, а не с точки зрения интеллигента-мещанина, который морализует „легко было предвидеть… не надо было браться…“.

Маркс умел ценить и то, что бывают моменты в истории, когда отчаянная борьба масс даже за безнадежное дело необходима во имя дальнейшего воспитания этих масс и подготовки их к следующей борьбе. <…> Буржуазные версальские канальи, пишет он, поставили перед парижанами альтернативу: