Снова с тобой - Эйлин Гудж

– Спасибо. – Ноэль запрокинула голову, отпивая из банки. Ничего вкуснее она никогда не пробовала.

Длинные оранжево-лиловые полосы пролегли на горизонте, над крышами домов, позолоченными лучами заходящего солнца. Ноэль и Хэнк сидели рядом мирно, как супружеская пара с солидным стажем, до них доносилось только приглушенное хлопанье дверец автомобилей. Налетел ветерок, всколыхнул душный воздух, зашелестел листьями. Ноэль заметила, как Хэнк положил ладонь на колено. На фоне бежевой ткани брюк его пальцы казались сильными и чуткими. Внезапно она ощутила прилив желания – но какого именно, определить не смогла.

Она указала на фонтан в центре сквера, открытки с видом которого продавали в аптеке Глисона. Грациозная нимфа в стиле ар-нуво стояла в окружении струй, бьющих из бутонов лилий.

– Представляете, сколько историй она рассказала бы, если бы умела говорить!

Хэнк улыбнулся, морщинки в углах его ореховых глаз обозначились резче.

– Должно быть, именно поэтому она целыми днями плачет.

Ноэль искоса взглянула на него.

– Слезами горю не поможешь.

– Зато от слез порой становится легче.

Вглядываясь в добродушное лицо Хэнка, Ноэль вдруг заметила то, чего не видела раньше: спокойную силу, исходящую откуда-то из глубины, из невидимого источника. Он напомнил ей отца. Тот тоже порой казался человеком, подвергающимся воздействию непреодолимой силы.

– Моего мужа назначили временным опекуном нашей дочери, – начала она, и слова полились легко, как струи воды, обрушивающиеся в бассейн фонтана. – Мне разрешено видеться с ней под надзором три раза в неделю. Сегодня мы сидели в комнате с приоткрытой дверью, чтобы социальный работник могла наблюдать за мной – на всякий случай… – Она осеклась, уставилась на траву и представила себе, как на лице Хэнка появляется жалость. Вдруг она поняла, что не нуждается в его сочувствии. Она хочет лишь одного – чтобы кончился этот кошмар. – Все это немыслимо, даже само предположение, что я пренебрегаю материнскими обязанностями… – Она прокашлялась. – Когда Эмма была совсем маленькой, я сама готовила всю еду для нее. Мне и в голову не приходило кормить ее готовыми смесями. Наверное, это прозвучит дико, но я убрала все моющие средства на самую верхнюю полку. Замкам и задвижкам я не доверяла.

– Я повидал немало детей, которые оставались здоровыми и невредимыми только благодаря чрезмерной осторожности их матерей, – отозвался Хэнк.

– Но самое страшное то, что теперь я не в силах защитить ее. Она страдает, а я ничего не могу поделать. – Ноэль сделала паузу, чтобы высморкаться в белоснежный платок Хэнка. Когда она подняла голову, ей вдруг стало легче, тяжелый груз несчастья свалился с ее плеч, был вытеснен ободряющим праведным гневом. – Уверена, вы часто слышали от женщин упреки в адрес их мужей, но мой муж – действительно чудовище. Я считала, что он любит нашу дочь, но теперь я в этом сомневаюсь. С ее помощью он решил уничтожить меня и, как это ни ужасно, выбрал самый верный способ.

– А по-моему, утверждать еще слишком рано.

Ноэль вдруг заметила, что во взгляде Хэнка нет жалости. Его выражение было оценивающим, даже восхищенным. – Что… что вы говорите? – смутилась она.

– Что женщина, сидящая передо мной, способна преодолеть любое препятствие на своем пути.

Ноэль нехотя улыбнулась, представив себя Зеной – королевой воинов.

– Эмме пять лет, – тихо произнесла она, – в таком возрасте дети то и дело задают вопросы. Хотела бы я знать ответ на каждый из них!

– Тогда вы были бы чем-то вроде вон того парня. И в этом сквере вам поставили бы памятник. – Хэнк указал на статую Лютера Бербанка, на бронзовом плече которого, как миниатюрный адъютант, восседала серая белочка.

Ноэль рассмеялась, наблюдая, как белка метнулась вниз, за лежащим в траве желудем. Носком туфли она указала на мокрое пятно на боку пакета Хэнка.

– Похоже, мороженое вам уже не спасти.

– Не в первый раз. – Он пожал плечами и поднялся. Подхватив пакет одной рукой, он протянул Ноэль вторую: – Вы позволите почти незнакомому страннику проводить вас до машины?

На этот раз ноги послушно подчинились Ноэль, пока она поднималась. Она обнаружила, что способна идти ровным шагом, держа Хэнка под руку. Кончики ее пальцев щекотали тонкие волоски на его мускулистой руке, она остро чувствовала тепло его кожи. Должно быть, бабушка и мать уже гадают, куда она пропала. И волнуются. Но в эту минуту впервые за последнее время Ноэль чувствовала себя сильной и уверенной.

Даже теперь, спустя долгие годы, Мэри могла бы дойти до дома Лундквистов с закрытыми глазами. Старый фермерский дом с широкой верандой и огородом стоял на перекрестке Блоссом-роуд и шоссе 30-А. Сворачивая на дорогу, где уже стоял ярко-красный «форд-бронко», который мог принадлежать только младшему из трех братьев Коринны, Джорди Лундквисту, любителю шикарных машин оттенков губной помады, Мэри ощутила прилив знакомой боли. Она знала, что Джорди женат и у него двое детей, и вновь осознала всю трагедию Коринны, лишенной шанса повзрослеть, выйти замуж, иметь детей. Воспоминания кружились у нее в голове, как бабочки, вьющиеся над высокой травой по обе стороны от дорожки.

Выйдя из «лексуса» на пыльную подъездную дорожку, Мэри вдруг представила свою лучшую подругу сидящей в тени на верхних ступенях крыльца. Воображаемая Коринна подпирала подбородок ладонями, закрутив волосы на десяток толстых бигуди. Мэри почти услышала знакомый голос: «Эй, Мэри Кэтрин!» Коринна ненавидела прозвища, потому что ее долгие годы дразнили три старших брата, прозванные «троицей динозавров». Только Коринна да родители звали Мэри полным именем.

Мэри помедлила минуту, вдыхая сладковатый запах альфальфы и свежескошенной травы. Большой шоколадный Лабрадор вышел из тени под вязом и направился к Мэри. Он походил на щенка, которого она подарила Ноэль после переезда в Манхэттен. Но вскоре выяснилось, что добродушному псу городская жизнь подходит не более, чем ее дочери, и после нескольких месяцев сомнений и колебаний, потратив сотни долларов, Мэри была вынуждена отдать его. К счастью, Лундквисты охотно согласились взять щенка, уверяя, что на ферме можно держать сколько угодно собак. Мэри наклонилась, чтобы погладить пса, и чихнула от пыли, поднявшейся из густой шерсти.

– Привет, приятель. Ты, случайно, не родственник Бумеру?

Сын Бумера, как она уже успела назвать его, фыркнул в ответ и жизнерадостно замахал хвостом, поднимая клубы пыли. Мэри улыбнулась. В этом доме она не была двадцать лет, но мать Коринны разговаривала с ней по телефону так, будто они виделись вчера. «Только не стучи в дверь, – предупредила Нора. – Я могу и не услышать – со слухом у меня неважно. Дверь я оставлю незапертой – просто входи, и все».

Они договорились встретиться днем в пятницу после того, как Нора вернется от старшего сына Эверетта и его жены Кэти, у которых недавно родился четвертый ребенок. Нора сообщила, что в этом году невиданный урожай помидоров. Чтобы законсервировать их, ей не обойтись без помощи.