Нечаянный роман - Надежда Семенова

Плодородие.

Женя почувствовала, как перехватило горло. Слова вывалились сами собой:

– Из тебя вышел бы замечательный отец. Прости, это я во всем виновата. Плохая из меня жена. Бабушка Анна тоже надеялась, что у ее Лешика будут дети.

– Ну что ты, – Лешка погладил ее по спине большой теплой ладонью, – не плачь, моя девочка, не плачь.

Лешкины глаза стали печальными, как у больного пса.

Женя вытерла глаза, не хватало, чтобы тоска оказалась заразной!

Алексей отодвинул стол и протянул руки.

– Дюймовочка ты моя, – сказал он, подхватывая ее на руки, – пойдем, я зажгу камин. Он, оказывается, работает. Надо было только завал в трубе прочистить.

– Когда ты все успеваешь? – прошептала она, держась за его тощую, но на удивление надежную шею.

– Все будет хорошо, – сказал он, – я обещаю.

Женя закрыла глаза и прижалась к его груди. Внутри сильно и быстро стучало его сердце. Какая же я глупая, подумала она. Вот оно, ее новогоднее желание. Разве не заслуживает Лешка небольшого, настоящего чуда? Такого, которое случается только в волшебную, новогоднюю ночь?

Глубоко-глубоко в душе зажегся крошечный, мерцающий огонек надежды. Словно ожил в бархате ночи маленький светлячок. Ничто не имело больше значения, ни прошлое, ни будущее. Только настоящее. Только сейчас. Только они вдвоем.

Пусть все у них будет хорошо.

Пожалуйста.

В окна с завыванием бился дождь, они лежали, тесно прижавшись друг к другу, и смотрели в огонь. Лешка отыскал настоящие поленья, они трещали в камине, издавая замечательный хвойный запах. На душе у Жени было спокойно и тихо. Первый раз за все эти годы она не думала о Роме с тоской. Она не казнила себя за то, что живет далеко от Твери, не ходит к нему на могилу. Что могила стоит заброшенная и всеми забытая. Она думала не об этом. Она вспоминала теплые, карие Ромкины глаза, его внезапную, ясную улыбку. Она думала о двух чудесных годах, которые подарила судьба. Она думала об этом без слез. Не потому, что она смирилась со смертью сына, не потому, что прошло время, которое лечит старые раны и наносит новые.

Сегодняшняя ночь была особенной. Она принадлежала не только Жене. Она принадлежала всем, кто когда-то кого-то любил, всем, кто любит кого-то сейчас, и всем, кто еще только учится любить. И даже у ангела на елке перестало быть грустное лицо. В уголках его прекрасных губ затаилась легкая, нежная, как эта ночь, улыбка.

Женя повернулась к мужу и посмотрела в его глаза с удивлением, с восторгом и всей любовью, которая прежде дремала на дне души. Словно в первый раз.

– Результаты через неделю у участкового врача. – Медсестра стянула с рук одноразовые перчатки, на коротко подстриженных ногтях зловеще блеснул черный лак.

Фиолетовые тени, помада цвета запекшейся крови, не медсестра, а латентный вампир, подумала Женя, зажимая ватным тампоном прокол на вене.

– Простите, что пришлось вас помучить, – медсестра растянула в довольной усмешке кровавые губы, – очень тонкие вены. И убегают.

– Боятся, наверное, – натужно улыбнулась Женя, вставая со стула.

Железный привкус во рту напомнил случай в детстве. Маленькая Ната с таким энтузиазмом облизывала насос, что Женя не удержалась и облизала единственный не обслюнявленный участок у самой ручки, во рту остался такой же вкус. Как корила Женю мама! Ты старшая, говорила она, и должна служить примером, а не обезьянничать за младшей сестрой.

Закружилась голова, мысли растянулись в тягучие, смоляные нити. У Ромки тоже был период, когда он всё нес в рот, словно хотел узнать, какой мир на вкус. Все так делают. Если сосредоточиться, то можно легко представить вкус каждого предмета. Обитое дерматином сиденье окажется кислым и будет немного прилипать к языку. Деревянные лакированные ножки будут твердыми и скользкими, а лак будет горчить на языке. Такой же вкус был у деревянных ложек с веселым хом-лом-ским узором. Какое смешное слово: хом и лом. Нет, не то, правильно будет хох-ло-ма. Смешно все равно. Женя хихикнула странным, не своим голосом, словно пискнула полураздавленная мышь.

У мыши были кишки, вспомнила Женя. Тоненькие, как красная с белым вермишель. Отец говорил, что мышеловка оказалась слишком сильной. Мама держала Женю за голову, чтобы она не смотрела. Голова не слушалась и все время поворачивалась обратно, смотреть на серое, красное и белое.

Мама хранила хохломские ложки в ящике стола. Ящик скрипел и застревал.

Столик в детском саду тоже горчил лаком. Ложки были желтые и черные, с красным глазком в середине, а стол был черным с красными цветами. Молочный суп тоже горчил, если Женя слизывала его со стола. Густая белая пелена молочного супа стала более плотной. Молочный суп залил все пространство, превратился в белесую, туманную пелену.

– Больная, что с вами? – спросила вампирская медсестра странным, булькающим голосом.

Туман, подумала Женя.

Где-то в тумане должен быть… ежик.

– Ло-о-шадь! – закричал ежик Ромкиным голосом.

– Рома, где ты? – беззвучно крикнула Женя. Рома молчал. Молчал и ежик.

Рома не умер, не умер, подумала Женя. Он где-то тут, в тумане. Надо его найти.

…Пахнуло жвачкой и нечищеными зубами. Женю подхватили чьи-то руки и куда-то повели. Шагать было неудобно, ноги постоянно приседали.

Когда Женя окончательно пришла в себя, горизонт загородил профиль медсестры. У нее оказался смешной вздернутый нос, идеальная бровь и потрясающе красивый лазоревый глаз в матово-фиолетовой дымке искусно наложенных теней. Не вампир она вовсе, догадалась Женя.

– Я уже сейчас могу сказать, что результат на беременность будет положительный, – усмехнулся профиль.

Женя улыбнулась непослушным, слегка онемевшим лицом.

– Анемией не страдаете? – спросила медсестра.

– Какое это имеет значение? – неожиданно ворчливо пробурчала Женя и удивилась.

Когда это она превратилась в своего отца и научилась отвечать на заботу ворчанием?

– В организме все имеет значение, – поучительно сказала медсестра, не обращая внимания на Женин тон, – беременные часто теряют сознание в первом триместре срока.

– Слава богу.

– Слава богу? – фыркнула медсестра. На ее лицо вернулось отрешенное, вампирское выражение.

– Я просто так сказала, – пробормотала Женя.

– Первая беременность? – спросила медсестра.

В таком возрасте, заплескалось в лазоревых глазах.

Женя растянула веко пальцем и вгляделась в медсестру. Сколько ей, не больше двадцати пяти? В двадцать лет всем кажется, что жизнь заканчивается в сорок. На самом деле в «таком возрасте» жизнь только начинается.