Миф моногамии, семьи и мужчины: как рождалось мужское господство - Павел Соболев

Что важно, анализ образа змея в мировых мифах указывает, что змей прежде всего и всегда — существо многоголовое (от 3 до 12). "Это — основная, постоянная, непременная черта его" (Пропп, 1998, с. 299). Многоголовость змея может быть указанием именно на повторяющиеся месячные женщины. Люди могли приходить к выводу, что либо женщина содержит одну многоголовую змею, либо же она оказывалась вместилищем целого полчища змей. И всё это несло мужчине угрозу. Знание о том, что змеи часто живут в норах, под землёй, заодно могло положить представление о том, что женщина как-то связана с подземной жизнью (хтонический мотив), если змеи жили и в ней (Берёзкин, 1991, с. 191).

Кроме этого, в мифах некоторых народов женщина связана с луной, луна её символизирует или даже является предводительницей женщин (Берёзкин, 1991, с. 190). Возможно, в древности люди могли проводить параллели между женщиной и луной по причине сходства их месячных циклов — 28 дней (Руш, 2017, с. 571). Связь луны с женскими кровотечениями проявлялась и в том, что в мифах именно луна-женщина вызывает ежемесячные приливы и отливы, — то есть снова параллели с менструацией. У некоторых африканцев выражение "луна мучит меня" означает менструальные судороги (Power, Watts, 1997). Исследователи прямо отмечают, что в мифах существует значительное сходство между луной и червеобразным подземным чудовищем женского пола (Берёзкин, 1991, с. 191).

При такой интерпретации женских кровотечений панический страх некоторых племён перед женской сексуальностью очень даже понятен. Но если допустить, как было указано выше, что один из пиков женского желания приходится как раз на преддверие месячных или на сами месячные, то становится понятной причина особых мер по табуированию менструации у многих народов мира. В этот период женщину изолируют от общества, запрещая выходить из дома, прикасаться к еде, инструментам и к другим людям, ей положено ходить особыми путями, избегая встреч с кем-либо или смотреть другим в глаза. У некоторых народов на период менструации женщину даже отселяют в особые менструальные избы, где она томится несколько дней в весьма неуютном положении.

Распространённость менструального табу фактически по всему миру говорит, что, скорее всего, возникло оно ещё до расселения первых людей современного типа по планете, до того, как они покинули Африку 200–100 тысяч лет назад, но в разных регионах эта тенденция проявляется по-разному: где сильнее, а где слабее. Точно так же по-разному выражена легенда о "зубастом лоне" или змеях, живущих в женщине (Берёзкин, 2013, с. 141). Как бы то ни было, а универсальность образа змея в мифах как результат первобытного осмысления женских кровотечений в целом выглядит куда адекватнее, чем концепция инопланетной расы рептилоидов, посещавших Землю в древности. Дальше будет показано, что представление о змеях в женщине может быть лишь одной из причин всемирного табуирования месячных, вероятно, даже не главной.

Представления о большой сексуальности женщин характерны не только для культур охотников-собирателей по всему миру, но и для более технологически развитых цивилизаций древности. Так, в древнекитайских текстах "женщина предстаёт как хранительница тайн секса, владеющая всей совокупностью сексуальных знаний. Во всех текстах, где говорится о сексуальных отношениях, женщина выступает в роли искусной наставницы, а мужчина — в роли невежественного ученика" (ван Гулик, 2000, с. 19). В тантристских текстах активной творческой силой также представляется не мужчина, а женщина (Жуковская, 1977, с. 23). Как античные, так и средневековые авторы "чётко отмечали силу женского желания, его неистощимое возобновление, его пики, каковые суть выражение похоти и угроза для души" (Фоссье, 2010, с. 85). У древних германцев сексуальное влечение, похоть, обозначалось словом «libido», и при этом оно всегда употреблялось только по отношению к женщинам (Руш, 2017, с. 571).

Славянская традиция зафиксировала сходное понимание женщины. В сказке "Чёрт и баба" сообщается: "Чёрт дерётся с бабой. На его вопрос, где заключена её сила, она задирает подол и показывает своё «зелье». Чёрт туда и прячется. С тех пор люди пытаются выгнать оттуда чёрта «кочергой», но не могут" (Кабакова, 2001, с. 200). "Женщине приписывается больший пыл, чем мужчине, больший сексуальный аппетит" (с. 201).

Представителей древних цивилизаций, безусловно, интересовал вопрос о силе сексуального желания мужчины и женщины. Кто из них получает большее удовольствие от секса? Решение вопроса отражено в греческом мифе о Тиресии, которому довелось несколько лет побыть женщиной, после чего он ручался, что женщина получает удовольствия в 9 раз больше мужчины (Кон, 2004, с. 84). Схожий взгляд отражён и в древнеиндийском мифе о царе Бхангасване, который также некоторое время был женщиной. Когда повелитель богов спрашивает его, кем тот выбирает остаться, Бхангасвана выбирает женское воплощение. "Потому, что женщина больше, чем мужчина, черпает наслаждения в любви" (Темкин, Эрман, 1982, с. 138).

"Образ женщины как источника и носительницы сексуального удовольствия был едва ли не центральным в православной и вообще в христианской этике. Большинство Отцов Церкви, всерьёз полагало, что в массе своей женщины изначально более сексуальны, нежели мужчины. На Руси даже библейского Змия-Искусителя изображали подчас в виде женщины-Змеи, фантастического существа с длинными вьющимися волосами, большой грудью и змеиным хвостом вместо ног. Авторы проповедей регламентировали интимное поведение женщин с большей строгостью" (Пушкарёва, 1996b, с. 66).

В назидательной русской повести XVII в. "Беседа отца с сыном о женской злобе" о сексуальном желании женщины сообщалось: "Если будет юн муж — она его обольстит, у оконца приседят, скачет, пляшет и всем телом движется, бёдрами трясет, хребтом вихляет и другим многим юнным угодит и всякого к себе прельстит" ("Беседа…", с. 491).

Героиня другой повести XVII века жалуется матери на мужа: "Никакой утехи от него! Когда спит со мной, в постели лежит, будто бревно неподвижное! Хочу другого любить, чтобы дал утеху телу моему" ("Повесть о семи мудрецах", с. 213). И там же: "Посадила его на постель к себе и положила очи свои на него. "О, сладкий мой, ты — глаз моих разжигатель, ляг со мной и будь, наслаждайся моей красотой… Молю тебя, свет милый, повесели моё желание!" И захотела его целовать и сказала: "О, любезный, твори, что хочешь, кого ты стыдишься?! Одна есть постель и спальня!" И открыла груди свои и начала их показывать, говоря: "Гляди, смотри и люби белое тело моё!" (с. 197).

Записки иностранных путешественников той же эпохи показывают, что русские женщины кормили "сердечных друзей" кушаньями, "которые дают силу, возбуждающую естество", и тексты заговоров позволяют представить женщин того времени "если не гиперсексуальными, то, во всяком случае, весьма