Великий Макиавелли. Темный гений власти. "Цель оправдывает средства"? - Борис Тененбаум

Патроном Макиавелли был Пьеро Содерини, который его ценил просто чрезвычайно, но которому и в голову бы не пришло посчитать Никколо Макиавелли не служащим, а лицом, хоть в какой-то мере равным ему самому. И поскольку комиссия уперлась и пожелала отправить к Максимилиану достойное лицо, равное членам комиссии по положению, спорить он не стал.

Никколо Макиавелли, обойденный назначением и сочтенный недостойным статуса «оратора», как назывались полномочные представители Республики, остался дома.

Странно, но секретарь Второй Канцелярии, человек, вроде бы повидавший свет и вроде бы потерявший способность удивляться и подлости, и неблагодарности, был глубоко задет. Он, по-видимому, посчитал все произошедшее с ним глубокой неблагодарностью Синьории.

Трудно все-таки вложить всю свою душу, весь свой разум и все свое рвение в свою деятельность на благо своей стране, добиться и успехов и лестной репутации – и получить плевок в награду за «неправильное происхождение».

Ho 17 декабря 1507 года Никколо Макиавелли все-таки отправился в «Тодескерию». Письма, которые он получал от Франческо Веттори, оказались, как бы это сказать помягче – неточны? Он предсказывал, что уже вскоре неисчислимые полчища императора перевалят через Альпы – но на самом деле ничего подобного не происходило. В общем, надо было в конце концов соприкоснуться с реальностью – и Пьеро Содерини под предлогом того, что нужен же кто-нибудь, кто будет в состоянии доложить Синьории о положении дел в случае, если письма Веттори будут потеряны, отправил послу подмогу в виде Никколо.

Макиавелли отправлялся в дорогу в статусе всего лишь курьера, a не посла – что снимало с Содерини обвинения в каком бы то ни было «недоверии к благородному молодому человеку, Франческо Веттори, отпрыску достойнейшей семьи, одной из опор Республики».

Путь был долгим – через Ломбардию в Савойю, оттуда в Женеву и дальше, в Больцано. В Ломбардии его задержала французская стража – пришлось осторожности ради уничтожить все письма, которые Макиавелли вез с собой. В Женеве он изо всех сил старался понять, что происходит в Швейцарии – и пришел к выводу, что кантоны не горят желанием встать на сторону императора. Он вообще собирал самые разнообразные сведения. В числе людей, которых Макиавелли расспрашивал о ходе дел в Германии, были даже музыканты. Полезнее всего, конечно, было поговорить с дипломатами – даже из их умолчаний можно было выудить что-нибудь интересное. Полученная информация не собиралась в коллекцию, а проходила через фильтр весьма скептической натуры Никколо Макиавелли – когда барон де Вири сообщил ему, что «император своими действиями вскоре решит вопрос войны или мира», Макиавелли любезно поблагодарил своего собеседника, а в записную книжку занес, что за все время путешествия сам он не видел ни одного пешего солдата, ни одного кавалериста и ни одного обоза, везущегo военные припасы. Когда Макиавелли добрался наконец до Больцано, где жил «oratore» Франческо Ветторе, он уже был в состоянии рассказать ему немало интересного.

К моменту приезда Макиавелли знал состояние дел лучше, чем Франческо Веттори, который пребывал при дворе Максимилиана еще с лета 1507 года.

Двум флорентийским дипломатам было о чем поговорить.

Как ни странно, они подружились. Автор итальянской биографии Макиавелли, Маурицио Вироли, замечает, что между ними установилось полное и гармоничное сотрудничество: Макиавелли писал обзоры политической жизни при императорском дворе, а Ветторе их подписывал – и оба были счастливы. Пользу получила и Синьория – картина как-то сразу прояснилась.

Макиавелли, скажем, докладывал, что германские владения императора располагают большой долей независимости, что император может получить у них солдат только с их согласия и что он должен платить за это, что если плата задерживается больше чем на месяц, то солдаты вольны уйти и их нельзя задерживать, что воинские контингенты остаются на службе только определенное время, а потом считают себя свободными, что приходят они из разных мест и в разное время, поэтому тогда, когда подходит подкрепление, войска, подошедшие раньше, свою службу оканчивают, и что в результате всего этого у императора много солдат на бумаге, но гораздо меньше – на деле. Ну и так далее...

Маурицио Вироли назвал свою книгу «Улыбка Никколо», и улыбку эту в тексте докладов просто чувствуешь. Например, там передан разговор с каким-то придворным, который гордо сказал, что император не слишком горд и легко дает аудиенции и что император проницателен:

«Еще никому не удавалось ввести его в заблуждение дважды».

На что скромный секретарь Второй Канцелярии Республики Флоренция, всего лишь помощник и курьер посла Республики, задал вопрос:

«Eсли у императора несчетное количество подданных и он тем не менее не слишком горд и легко дает аудиенции, то, следовательно, он видит много народу?»

И, получив ожидаемый утвердительный ответ, продолжил свои рассуждения:

«Коли так, то император, несмотря на то, что никто не может провести его дважды, непрерывно находится в состоянии, когда его обманывают единожды?..»

Если что и вредило Никколо Макиавелли как дипломату, так это его длинный язык.

1. Niccolo’s Smile, by Maurizio Viroli, page 92.

2. Никколо Макиавелли, «Государь», глава XI «О церковных государствах».

Микеланджело, конечно, легко было посмеяться над «как бы знающим дело» гонфалоньером Пьеро Содерини, но заботы Синьории отнюдь не исчерпывались надзором за фронтом работ по украшению города. В конце концов, на это имелась комиссия, составленная из специалистов [1].

Надо было беспокоиться об очень многом – политическая ситуация в Италии менялась быстро. Bремя относительной стабильности, когда все итальянские дела решались пятеркой итальянских «великих держав» – Римом, Неаполем, Миланом, Флоренцией и Венецией, – уже миновало. Французское вторжение совершенно все поменяло. Франция в смысле военного могущества была игроком уже совершенно другой лиги. И эта суперлига очень скоро расширилась – к ней присоединились испанцы, и на горизонте совершенно явно возникли и возможная «гроза из Германии» – император Максимилиан в своей столице в Вене вовсе не собирался оставить итальянские дела на усмотрение только Франции и Испании.

Государи Италии пытались как-то приспособиться к новой ситуации. Сил у них по сравнению с Францией или Испанией было малo, но они очень верили в себя.

Послушаем Якоба Буркхардта [2]:

«Лодовико Моро [Сфорца, герцог Миланский]... еще в 1496 году похвалялся, что папа Александр – его капеллан, император Макс – его кондотьер, Венеция – его казначейство, король Франции – его курьер, которого он может посылать куда угодно...»