Дети Воинова - Жанна Вишневская

– Экснострис!!! С рапирой!

Дедушка машинально опустил глаза. Не найдя признаков эксностриса, он недоуменно посмотрел на меня:

– Кто?

– Ты сам говорил, что тут ходит Экснострис с рапирой! И он кровопийца!

И тут дедушка захохотал, потом захохотал Сеня, папа и те, кто понимал, что такое экснострис, а потом и сам подскочивший кровопийца Шапиро, не прикрывая обрезанных знаков отличия.

Вскоре уже хохотали все – и те, кто понимал, и те, кто просто подскочил на шумок.

Только бедный мужик вращал глазами, не веря, что обошлось, не очень зная, кто такой экснострис, и уж тем более не понимая, как его, потомственного кузнеца и отъявленного антисемита Федю Петрова с Кировского завода, отца троих детей и почти примерного семьянина, сочли возможным заподозрить в приставаниях к детям, но что еще страшнее – в генетической принадлежности к многострадальному роду Шапиро.

Этого он не вынес и после бани таки напился до бесчувствия и рухнул в подворотне в липкий, как вчерашняя манная каша, снег, где его и нашла подоспевшая жена Валюха.

* * *

Уже потом, когда мы переехали с Воинова, у нас появилась красивая белая ванная.

Мама налепила на стенку переводные картинки. Это тоже была моя школа. Так я учил животных и их детенышей. Пока меня купали, я весело повторял:

– Жираф – жирафенок, слон – слоненок, божья коровка – божий коровенок!

Мама поливала меня из душа и передавала папе, развернувшему в руках махровую простыню. Было очень радостно, и мы все счастливо смеялись.

И вот однажды, спустя много лет, мне, взрослому мужчине, отцу своих детей, приснился сон, как я, маленький, сижу в ванне и громко повторяю:

– Жираф – жирафенок, слон – слоненок, божья коровка – божий коровенок!

А на меня с любовью смотрят улыбающиеся папа и мама.

В ту ночь я очнулся на мокрой от слез подушке, наяву, как во сне, повторяя срывающимся голосом:

– Божий коровенок, божий коровенок…

Как вы помните, мои отношения с музыкой не сложились существенно раньше.

Итак, для нейтрализации моего неуемного характера оставался спорт. Для начала решили выезжать на выходные за город, кататься на лыжах и санках.

Торжественно отправились в «Спорттовары» на Литейном. Купили лыжи и палки. Я старательно вытягивал руку вверх, чтобы продавец определил длину лыж, даже приподнялся на цыпочки. Потом замерили длину палок, просунув их под мышки. Было щекотно и весело.

Тут же прикупили набор мазей для лыж на все случаи жизни – зима в тот год была то морозной, то сопливой.

В воскресенье мы с папой сели на электричку на Финляндском вокзале и поехали в сторону знакомого и любимого с лета Сестрорецка. Высаживаться планировали в Курорте – там ближе до леса. Впрочем, нас чуть не выкинули раньше. Дома мазать лыжи папу выставили на лестницу. Но воскресная электричка была забита до отказа, и постепенно по и без того душному вагону стал разноситься спертый запах.

Мамаши подозрительно стали принюхиваться к малолетним детям. Мужчины застенчиво краснели под испепеляющими взглядами жен и на ухо им клялись, что это не они. Какая-то излишне прямолинейная старушка прошамкала на ухо своему спутнику:

– Говорила тебе, старый хрен, не жри горох на ночь!

Но постепенно все стали понимать, что зловоние исходит от угла, где пристроились мы со своими лыжами. Народ стал потихоньку отодвигаться, и вокруг нас образовалась подозрительная пустота. Выявив источник запаха, толпа начала роптать.

Все та же старушка, грешащая на всем известные свойства гороха, предложила папе проверить подошвы. Красный как рак папа демонстрировал подошвы, смущенно объясняя свойства лыжной мази разлагаться в тепле на странные компоненты. Народ был все больше чуткий – из поезда нас не выкинули, а просто выставили в тамбур. Там собралась подвыпившая команда, и запахи перегара перебивали запах дерьмовой мази.

Принюхались, объяснились, поржали и стали травить байки.

Один врач рассказал историю, которая приключилась с ним при поступлении в институт:

– Фамилия у меня в медицине известная – Вишневский. Ну, сами знаете – мазь, хирург, да и не только это. Хотя отношения я ко всему этому никакого не имею. Поступил с ходу в Педиатрический. Половая принадлежность перевесила пятую графу. Институт девчачий – мужики на вес золота. Так что хотел убить двух зайцев сразу – и детским хирургом стать, и цветов нарвать.

Мужики с уважением закивали.

– Ну, словом, прошел почти без проблем, еще и стипендию дали. Пришло время с группой знакомиться. Я весь приодетый, свежевыбритый, даже одеколоном побрызгался. Стою в цветнике, один мужик в группе, млею. Девочки – так, ничего себе, немного с провинциальным налетом, но в целом можно дра… – Он покосился на меня, запнулся на полуслове и под гогот толпы закончил: – …зниться! Тут староста подходит. Тощенькая какая-то, замухрышка. Ни сиськи, ни… О, черт. Ты, малец, привыкай не все, что слышишь, маме рассказывать.

Я заверил, что все не буду. На папу жалко было смотреть, но куда деваться с вонючими лыжами? В тамбуре, как на подводной лодке. А доктор продолжает:

– Пришла моя очередь представляться. Я приосанился. Девочки с интересом поглядывают, даже вроде как и глазки строят. Я говорю: «Фамилия у меня знаменитая – Вишневский!» И замер в ожидании аплодисментов. А эта соплячка так ехидно смотрит на меня и говорит: «Вонючий!» Тут все грохнули, а я стою среди хохочущих девок и мечтаю провалиться сквозь землю.

Мне бы поржать вместе с ними – и все бы забылось сразу. Так нет же, пытаюсь марку держать! Почему, говорю, – вонючий?! А эта, глазом не моргнув, впечатывает: «Мазь вонючая!» – и отходит брезгливо. С тех пор и прицепилась ко мне кличка – Вонючий. Ну, как вы понимаете, с такой кликухой мне не светило. Словом, пришлось на старосте и жениться! – Так под хохот мужиков и закончил он свой рассказ.

Вытащили бутылку, пустили по кругу. Папа, глянув на меня, гордо отказался.

За байками доехали до Курорта, благословясь выгрузились. Вагон с облегчением вздохнул.

* * *

На свежем воздухе папа заметно повеселел, и мы направились в сторону леса. В этот морозный день снег хрустел под ногами, а лыжня была голубой, словно сквозь нее просвечивала вода Финского залива. Двинулись в сторону Сестрорецка. Я быстро освоил, как отталкиваться палками, и падал в снег больше от непреодолимого желания поваляться в нетронутых сугробах, чем оттого, что поскальзывался.

Выехали на поляну и замерли от восторга. Вокруг – ни души, а в середине – огромный куст рябины, усыпанный снегирями. В какой-то момент мне даже показалось, что это не живые птицы – уж больно неподвижно они сидели на ветках. А вокруг такой снег, что глаза слепит. Мы даже не решились на полянку выехать. Так, тихонько по кромке леса обошли, наткнулись еще на один маленький куст рябины. Папа сорвал немного ягод и дал мне попробовать. Ягодка щелкнула во рту, было горько и кисло, и я разочарованно выплюнул ее на снег, остальные сунул в карман.