Правда о деле Гарри Квеберта - Жоэль Диккер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что это тут творится, Котеночек? — спросил он, входя в гостиную, где был накрыт столик со сладкими и солеными птифурами, бутылкой шампанского и фужерами.
— О, Бобби, мой Боббо, — отозвалась Тамара, изо всех сил сдерживая раздражение, — ты очень не вовремя, мне не нужно, чтобы ты тут путался под ногами. Я же оставляла сообщение на фабрике.
— Мне не передали. А что ты хотела?
— Чтобы ты ни в коем случае не возвращался домой раньше семи.
— А-а. Это почему?
— Потому что, представь себе, Гарри Квеберт пригласил Дженни съездить с ним вечером в Конкорд посмотреть фейерверк.
— Кто такой Гарри Квеберт?
— Ох, Боббо! Надо же все-таки хоть немножко быть в курсе светской жизни. Это великий писатель, он приехал в конце мая.
— А-а. Но почему мне нельзя домой?
– «А-а»? Вы только послушайте, он говорит «а-а». Великий писатель ухаживает за нашей дочерью, а ты говоришь «а-а». Так вот: я не хотела, чтобы ты возвращался, потому что ты не умеешь вести утонченный разговор. Гарри Квеберт, представь себе, не кто-нибудь: он поселился в Гусиной бухте.
— В Гусиной бухте? Ни фига себе.
— Для тебя это, может, и большие деньги, но для такого, как он, снять дом вроде Гусиной бухты все равно что в воду плюнуть. Он же в Нью-Йорке звезда!
— В воду плюнуть? Не знал такого выражения.
— Ох, Боббо, ты вообще ничего не знаешь.
Роберт недовольно поморщился и подошел к шведскому столу, приготовленному женой.
— Только ничего не трогай, Боббо!
— Это что еще за штуки?
— Это не штуки. Это изысканный аперитив. Это высший шик.
— Но ты говорила, нас на вечер звали соседи есть гамбургеры! Мы всегда ходим к соседям есть гамбургеры Четвертого июля!
— Мы и пойдем. Но позже! И не вздумай рассказывать Гарри Квеберту, что мы едим гамбургеры, как простые люди!
— Но мы и есть простые люди. Я люблю гамбургеры. Ты сама в своем ресторане торгуешь гамбургерами.
— Ты вообще ничего не понимаешь, Боббо! Это совсем другое. А у меня, между прочим, большие планы.
— Я не знал. Ты мне ничего не говорила.
— Я не все тебе говорю.
— Почему ты мне не все говоришь? Я тебе все говорю. Вот, кстати, у меня после обеда все время живот болел. Жуткие газы. Мне даже пришлось запереться в кабинете и встать на четвереньки, чтобы попукать, так было больно. Вот видишь, я тебе все говорю.
— Прекрати, Боббо! Ты меня смущаешь!
Снова появилась Дженни, уже с другим платьем.
— Слишком парадное! — рявкнула Тамара. — Надо что-то шикарное, но на каждый день!
Роберт Куинн, воспользовавшись тем, что жена отвлеклась, уселся в свое любимое кресло и налил себе виски.
— Кто тебе разрешил садиться! — закричала Тамара. — Ты все перепачкаешь! Знаешь, сколько времени я тут все драила? Иди лучше переодеваться, живо.
— Переодеваться?
— Надень костюм, нельзя же встречать Гарри Квеберта распустехой!
— Ты достала шампанское, которое мы хранили для торжественных случаев?
— Это и есть торжественный случай! Ты что, не хочешь, чтобы наша дочь удачно вышла замуж? Чем цепляться по пустякам, иди быстро переоденься. Он скоро придет.
Тамара препроводила мужа к лестнице, чтобы он точно не отвертелся. В это время сверху спустилась Дженни, в слезах, трусиках и без лифчика, и заявила, всхлипывая, что все отменит, потому что она так больше не может. Роберт, пользуясь случаем, тоже заныл, что хочет читать газету, а не вести великие дискуссии с великим писателем, что он все равно не читает книжек, потому что они нагоняют на него сон, и он не знает, о чем с ним говорить. Было без десяти шесть: десять минут до свидания. Все трое стояли в прихожей и спорили, и тут раздался звонок в дверь. У Тамары чуть не случился сердечный приступ. Он здесь. Великий писатель пришел пораньше.
В дверь позвонили. Гарри пошел открывать. На нем был льняной костюм и летняя шляпа: он собирался ехать за Дженни. За дверью стояла Нола.
— Нола? Что ты тут делаешь?
— Вообще-то говорят «здравствуй». Воспитанные люди, когда встречаются, говорят друг другу «здравствуй», а не «что ты тут делаешь?».
Он улыбнулся:
— Здравствуй, Нола. Прости, я просто не ожидал тебя увидеть.
— Что происходит, Гарри? С тех пор как мы съездили в Рокленд, от вас ни слуху ни духу. Целую неделю никаких вестей! Я дурно себя вела? Или вам было неприятно? О, Гарри, мне так понравился этот наш день в Рокленде! Это было волшебно!
— Я совершенно не сержусь, Нола. И мне тоже очень понравился наш день в Рокленде.
— Тогда почему вы не подавали признаков жизни?
— Из-за книги. У меня было много работы.
— Как бы я хотела каждый день быть с вами, Гарри. Всю жизнь.
— Ты ангел, Нола.
— Теперь мы это можем. Я больше не хожу в школу.
— Почему не ходишь в школу?
— Занятия кончились, Гарри. У меня каникулы. Вы не знали?
— Нет.
На ее лице заиграла радость.
— Это было бы потрясающе, правда? Я подумала и решила, что могла бы заботиться о вас, прямо здесь. Вам лучше работать дома, а не в этой суете, в «Кларксе». Вы могли бы писать на террасе. По-моему, океан такой прекрасный, он бы вас вдохновлял, я уверена! А я бы следила, чтобы вам было хорошо и удобно. Я буду хорошо заботиться о вас, от всей души, обещаю, я сделаю вас счастливым! Гарри, пожалуйста, позвольте мне сделать вас счастливым.
Он заметил, что она принесла с собой корзинку.
— Это для пикника, — пояснила она. — Для нас, на вечер. У меня даже бутылка вина есть. Я подумала, мы могли бы устроить пикник на пляже, это так романтично.
Он не хотел романтичных пикников, не хотел быть с ней рядом, не хотел ее: он должен был ее забыть. Он уже жалел об этой субботе в Рокленде: увез пятнадцатилетнюю девочку в другой штат без ведома родителей! Если бы их остановила полиция, все могли бы подумать, что он ее похитил. Эта девочка его погубит, она должна исчезнуть из его жизни.
— Не могу, Нола, — только и сказал он.
Она очень расстроилась:
— Почему?
Он должен ей сказать, что у него свидание с другой. Ей будет тяжело это слышать, но она должна понять, что их любовь невозможна. И все же он не решился и снова солгал:
— Мне надо ехать в Конкорд, повидаться с издателем, он там будет на празднике в честь Четвертого июля. Будет ужасно скучно. Я бы предпочел остаться с тобой.
— Можно я поеду с вами?