Дневник мага - Пауло Коэльо

– Наш рыцарь, – продолжал Петрус, – чье самолюбие былоглубоко уязвлено, решил сделать именно то, что делают все отвергнутые мужчины:начать на свой страх и риск войну. Он поклялся самому себе совершить такойподвиг, что возлюбленная уже никогда не позабудет его имя. И на протяжениимногих месяцев искал благородный идеал, которому мог бы посвятить своюотвергнутую любовь. И вот однажды вечером, после того, как он услышал о том,какие преступления творятся на Пути Сантьяго, его осенило.

Вместе с двумя друзьями он занял городок – тот самый, покоторому мы с тобой сейчас идем, – и через посредство паломников распустилслух, что намерен провести здесь тридцать дней и преломить триста копий вдоказательство того, что нет среди рыцарей, оберегавших путь, никого, кто былбы равен ему доблестью и силой. Итак, они засели в городке со своимиоруженосцами и слугами, развернули штандарты и принялись ждать тех, кто решитсяответить на его вызов…

Я представил себе, какой пир там шел. Зажаренные целикомкабаны, вино рекой, музыка, похвальба и турниры. Эта картина очень отчетливовозникла передо мной, покуда Петрус досказывал свою новеллу.

– Поединки начались 10 июля, когда прибыли первые рыцари.Киньонес и его товарищи днем устраивали турниры, а по ночам – празднества. Поединкинеизменно проходили на мосту, чтобы нельзя было убежать. Иногда принявших вызовоказывалось так много, что на мосту во всю его длину разводили костры, чтопозволяло проводить схватки до рассвета. Побежденные должны были поклясться,что никогда больше не поднимут руку на своих, а будут отныне и впредь защищатьи оберегать пилигримов, полагая в этом единственное свое предназначение.

И за несколько недель слава о Киньонесе прогремела по всейЕвропе. Помимо рыцарей, помериться с ним силами приезжали и военачальники, ирядовые воины, и даже разбойники, свирепствовавшие на Пути. Ибо всякий знал:кто одолеет в схватке отважного рыцаря из Леона, наутро проснется знаменитым,имя же его увенчано будет славой. Но если соперники искали себе только славы,сам Киньонес преследовал куда более возвышенную цель – покорить сердце своейвозлюбленной. И этот идеал делал его непобедимым.

9 августа завершились бои, и дон Суэро де Киньонеспровозглашен был самым доблестным и отважным из рыцарей Пути Сантьяго. И сэтого дня никто больше не осмеливался бахвалиться своей храбростью, иблагородные рыцари сражались теперь не друг с другом, а против общего врага –разбойников, обиравших пилигримов. Так было положено начало рыцарскому орденуСантьяго.

Тем временем мы прошли городок насквозь. Мне захотелосьвернуться и новыми глазами взглянуть на мост, где происходили эти события. НоПетрус увлек меня вперед.

– И что же сталось с доном Киньонесом? – спросил я.

– Он отправился в Сантьяго-де-Компостелу и принес в дарсвятому золотое ожерелье. Оно и сейчас украшает статую Иакова Младшего.

– Я спрашиваю, удалось ли ему в конце концов добиться руки исердца той дамы?

– А-а, вот это мне неизвестно. В ту пору историю писалитолько мужчины. И, увлекшись поединками, они упустили из виду окончание этойlovestory.

Завершив рассказ о доне Суэро де Киньонесе, мой проводниквновь замкнулся в молчании, так что следующие два дня мы шли без разговоров ипочти без отдыха. Наконец на третий день Петрус замедлил темп. Сообщил, чтовымотался за последнюю неделю и что года его уже не те, чтоб совершать такиефорсированные марши. Я же в очередной раз убедился, что он говорит неправду:лицо его выражало не столько усталость, сколько сильнейшую озабоченность –казалось, он ждет, что случится нечто из ряда вон выходящее.

В тот день мы вошли в Фонсебадон, поселок обширный, нополностью разрушенный. Черепичные крыши каменных домов развалились от ветхости,деревянные стропила сгнили. Одним концом деревня упиралась в глубокий овраг, апрямо перед нами, за горой, стоял один из самых важных путевых знаковпаломничества – «Железный Крест». Теперь уже я проявлял нетерпение, торопясьпоскорее оказаться у этого ни на что не похожего монумента: железный крест надесятиметровом основании высился здесь еще со времен античности – Цезарь,вторгшись в Испанию, поставил его в честь Меркурия. По языческой традициипилигримы клали у подножья камень, принесенный издалека. Подобрал кусокчерепицы и я, благо валялось их вокруг множество.

И прибавил шагу, но заметил, что Петрус идет очень медленно.То и дело останавливается, чтобы осмотреть развалины, порыться в остатках книг,а потом и вовсе уселся на площади, посреди которой тоже стоял крест – толькодеревянный.

– Давай-ка отдохнем немного, – сказал мой проводник.

Я рассудил, что даже если мы проведем здесь час, то всеравно успеем до темноты к Железному Кресту.

А потому присел рядом и вперил взгляд в открывшуюся мнекартину запустения и разора. Подобно тому, как меняют реки свое русло, людитоже изменяют родным местам. Эти дома были выстроены прочно, и немало временидолжно было пройти, прежде чем они покосились и рухнули. Невольно возникалвопрос: что же заставило жителей покинуть такое благословенное место в долине,окруженной горами?

– Ты считаешь дона Суэро де Киньонеса безумцем? –осведомился Петрус.

Я уже позабыл, кто это, так что проводнику пришлось напомнитьисторию про мост.

– Нет, – ответил я и сам призадумался: а так ли это?

– А вот я считаю. И безумие его было того же рода, что и уАльфонсо. Помнишь того монаха? Присуще оно и мне, и проявляется ярче всего вмоих рисунках. И тебе, пустившемуся на поиски меча. У всех у нас горит в душе,опаляя ее, пламя священного безумия, Агапе же не дает ему угаснуть.

А чтобы разгорелся этот огонь, вовсе не обязательно покорятьАмерику или по примеру святого Франциска Ассизского разговаривать с птицами.Зеленщик на углу тоже способен обнаружить в себе и проявить священный пламеньбезумия, если ему нравится то, что он делает. Агапе существует поверх и внелюдских представлений и предрассудков и имеет свойство передаваться от одного кдругому, ибо мир остро нуждается в нем.

Петрус сказал еще, что благодаря Голубой Сфере я сумелразбудить в себе Агапе. Но, чтобы он не угас, не надо бояться менять своюжизнь. Нравится мне то, что я делаю, – превосходно. Не нравится – никогда непоздно изменить что-либо. Допуская в свою жизнь возможность перемен, япревращаю себя в плодородную почву и позволяю прорасти семенам ТворческогоВоображения.