По следу саламандры - Александр Бирюков

— Да, Хиггинс, я понял…

* * *

Паром удалился от берегов и шел в открытом море. На верхнем ярусе у леера стоял Хайд. Над Северным морем спускались сумерки. Если на юге Мира был сумеречный дождь, то здесь — ясный звездный вечер. Хайд вертел головой. Жажда новых ощущений проснулась в нем, и он удивлялся себе.

Еще прошлой ночью ему казалось, что душа его пуста, что ничего уже в его жизни не случится, после того что произошло. Но происшедшее на удивление задевало его не больше, чем эпизод новой книги. Даже меньше. Пережилось и отступало, удаляясь все дальше. Эпизод… Всего лишь эпизод. Ну что ж, возможно, так и следует к этому относиться.

Но человек, из которого он сделал свою копию, умер. Умер он — Хайд. Его тело наверняка уже нашли. Кто же будет искать его — подлинного Хайда? Значит, теперь можно будет изменить немного внешность и начать новую жизнь. Нужно только решить, какова она будет — новая жизнь, каким будет продолжение истории. Продолжение его личной и больше ничьей истории.

Внутренняя приверженность строгому порядку во всем заставляла Хайда испытывать дискомфорт. Он слишком много непорядка накопил в своей жизни с появлением в ней двойника. Сначала это было терпимо. Даже интриговало. Он окунулся в эту авантюру и питался всеми ее радостями, пока не пресытился. И, пресытившись, понял, что завяз в непорядке.

Теперь, когда он разом вычеркнул из своей жизни двойника, пришло понимание, что вычеркнули и его самого. Он уничтожил не непорядок в своей жизни, а самою свою жизнь. Убил не двойника, а самого себя. И непорядок достиг крайней степени. Он достиг максимума. За которым ничто, пустота, которую можно начать упорядочивать заново, уже не допуская ошибок.

Убийство двойника продолжало его беспокоить. Совсем как эпизод книги. Как отправная точка сюжета. И он теперь мог прокрутить в памяти последние события. Это еще причиняло боль, но уже не так сильно. Но почему же ему так тревожно? Чтобы понять и прогнать тревогу он начал вспоминать.

Первым сигналом того, что жизнь свернула куда–то не туда, стало изменение в поведении Питера. Двойник делался все менее управляемым. Все более злоупотреблял леденцами. Бывали случаи, когда казалось, что не удастся вытолкнуть его на сцену, так он был плох. Правда, оказавшись на сцене, в своей родной стихии, он быстро обретал обычную живость и творил чудеса, как и обычно. Но ситуация ухудшалась. Хайд, увлеченный всеобщим вниманием, старался не замечать тревожных знаков так же, как славный Роллон старался прятать от себя и от всех предзнаменования смерти.

Однако в какой–то момент Хайд прозрел. И увидел символы близкой гибели построенного им эфемерного мирка не в Питере — жалком своем двойнике, а в себе самом. Когда же это случилось? Ах да! В «Грейт Уорлд Отеле» большого города Капарока на юге, за горами лендлордов…

Они сидели в зеркальной гостиной на пышных диванах… Гостиная в номере была с колоннадой. Все было белым и золотым. И все — колонны, увитые каменными ветвями в орнаменте друидов, диваны, лепнина — все отражалось в многочисленных зеркалах. И от этого делалось холодно и тревожно на душе. Неизвестно почему. И Хайд тогда впервые остро почувствовал непорядок. Он смотрелся в Питера, словно в кривое зеркало. Он смотрел на Питера, сидящего на белом диване и бросающего в рот леденцы один за другим. Питер был точной копией Хайда, но при этом какой–то испорченной копией.

Взор Питера был мутным. Глаза не могли смотреть синхронно, по подбородку стекала струйка слюны. Галстук сбился из–под переломленного уголка воротничка. «Так, наверное, выглядит моя душа, — в момент какого–то пронзительного просветления подумал Хайд, — распущенной, вульгарной, несимпатичной…»

Но это был миг. Хайд подошел к зеркалу и взглянул на себя — элегантного, собранного, подтянутого… и с новым ужасом взглянул на Питера. Нет! Питер был всего лишь двойником. Человеком, очень похожим на Хайда. Но не Хайдом. Однако чувство тревоги за себя и за всю затею уже не оставляло.

Потом с нарастающей неприязнью он вглядывался в этот свой живой портрет, который вынужден был прятать от всех, выставляя только перед публикой на сцене.

Питера доставляли в номера гостиниц в большом плетеном кофре. Тот шутил, что выругается как–нибудь, когда носильщики уронят его на лестнице. То–то будет весело. И эта шутка испугала Хайда еще больше, чем распущенность своего «сценического образа».

Он все более осознавал свою зависимость от этого портрета. Мистическую, жуткую связь с ним. Он даже начал подумывать о книге, в которой опишет нечто подобное. О книге как о способе избавиться от кошмара. Ведь и прежде он всегда так поступал. Если его мучило что–то, он принимался писать.

Постепенно жизнь в заоблачном мире стала угнетать. Накапливались сложности. Хайд начал понимать, что возвращается в ту ужасную ночь, когда хотел свести счеты с жизнью и нашел Питера.

Теперь Питер окончательно распоясался. Эхо славы докатывалось до него. И он начал чувствовать, что обделен. Он спрашивал…

Один раз Хайд проявил малодушие. Он рассказал Питеру один из тайных эпизодов своей биографии. Назвал имена… Зачем он это сделал? Как получилось, что этому ненадежному, импульсивному типу он доверил свою судьбу? Не было ответа.

В другом городе — в Кейвире, еще южнее — они сидели вдвоем в номере после ужина. Выпили многовато. Выступления закончились, и предстоял переезд. Хотелось отдыха. И Хайд разговорился перед Питером, как перед зеркалом. Не мог потом себе этого простить. В его рассказе были все, кого он хотел забыть: Рэн, Флай, Мулер, Карло… Он, правда, наивно пытался застраховаться и придал всему этому форму сюжета якобы задуманной книги. Он думал, Питер не поймет, что за этим скрываются реальные люди и события.

Через три дня они прибыли в Лайон. И после первого же концерта Питер исчез. После выступления они должны были поменяться местами. Но Питер ускользнул. Хайд был в ужасе. Он никогда всерьез не думал о перспективе разоблачения и позора. А тут будто заглянул в бездонный омут смерти.

Он метался по городу в поисках двойника. Но тот, как выяснилось, вышел сразу после концерта, и больше никто его не видел. Сбежал? Вернулся в отель? Но почему? Почему он не стал ждать, когда в его гримерную не придет Хайд? Почему отступил от установленного порядка?

Возвращаясь в отель, Хайд решил зайти в подвальчик на набережной. В лунном свете мачты стояли на реке, словно черные спицы. И пахло удушливо–сладким духом дешевою заведения. Хайд выпил. Он был одет так, чтобы не быть узнанным. И носил с собой саквояж со сменой одежды, дабы осуществлять подмену двойника. И его не узнал никто. Правда, пока он пил, в задумчивости глядя на реку через полукруглое окошко, у него стащили саквояж. Он пьяно, по–детски огорчился пропаже, но у него хватило благоразумия не устраивать шума.

Вернувшись к отелю за полночь, он поинтересовался у привратника, не прибыл ли мистер Хайд. Тот взглянул подозрительно на пьянчужку, закутанного в плащ, но сказал, что Хайд у себя, и по секрету сообщил, что не один.