Следующая остановка - жизнь - Татьяна Успенская-Ошанина

— Мне тоже трудно дышать. Но давай оденемся, мама.

Доставляло удовольствие — говорить «мама».

Опять звонит телефон. Юля идёт в коридор.

— Собрался лететь к вам, а самолёт не выпускают. — Голос Бажена — словно из соседней комнаты. — Как вы там? Что случилось?

— У нас снегопад.

— Это надолго? Сколько мне загорать в аэропорту?

— Даже если снег кончится, пройдёт много часов, прежде чем его разгребут. Уже больше метра, а радио обещает ещё четыре-пять часов… Стихийное бедствие.

— Решился наконец. Аркадий обещал найти мне работу.

— Слава богу! Будем все вместе!

— Если устроюсь на работу, сниму себе комнату.

— Об этом пока нечего говорить. Я очень рада, что ты будешь с нами.

— Отец ещё не знает… Он ушёл к Гришане, а я поскорее — в аэропорт. Может быть, не судьба?

— Судьба, Бажен. Снег — не против тебя. Сейчас мама скажет…

Мама берёт трубку бережно, обеими руками, как грудного ребёнка.

— Сынок, здравствуй. Самолёт не полетит много часов. Поезжай к бабушке с дедушкой. — Она диктует адрес. — Мы позвоним, когда снег кончится. Я очень о тебе соскучилась, сынок. И мы с Юшей ждём тебя. — А когда кладёт трубку, говорит: — Она живёт в нашем доме, спит в нашей спальне, она сидит на моём месте.

— Что за чушь! — Юля пытается поймать взгляд, но мама смотрит мимо.

— Иначе он не бросил бы дом. Он пытался сохранить нас с тобой в доме и не смог. Он боролся до последнего.

— Ты всё выдумываешь. Просто у него с отцом проблемы, он разочаровался в отце и соскучился о нас. Не думай об этом. Ты же рада увидеть его!

В коридор выходит Ася.

— Я накрыла обед. Уже два часа, и вы, наверное, голодные! — Ася улыбается и гладит мамино плечо. — Поешьте, и вам станет спокойнее.

И вот они трое за столом.

Ася рассказывает о книге, которую прочитала:

— Врач описывает свои разговоры с пациентами, прошедшими клиническую смерть. Пациенты, разных возрастов, разных национальностей, разных профессий, рисуют почти одни и те же картины: все видят свет и коридор, всех встречают умершие родные, наиболее близкие. Звучат одни и те же вопросы. Не может же быть таких совпадений?!

— Кто задаёт их?

— Получается, вопросы исходят от Света. Точно одно: никто не видел деда с бородой.

— А есть пациенты, которые не видят ничего?

— Не знаю. В книге собраны рассказы тех, кто видел…

— Мне кажется, никаких выводов делать нельзя, — говорит мама. — Я уверена, большинство не видит ничего.

Звонит телефон.

— Привет, старуха! — оглушает её Митяй. Юля, как под гипнозом, под его голосом идёт с трубкой в ванную. — Два часа тяжёлой работы. Докладываю. Клюнула. Обещает встретиться. Слюни, что она будет пускать, увидишь сама: они — до колен. Первые плоды. Челюсть — отвисшая и взгляд — томный. Так-то. Баба не человек, моя красавица, баба глупа, верит болтовне, уши распахивает так, что они начинают расти. А механика проста: ври больше и вешай на них развесистую клюкву и лапшу: «умная», «красивая», «хозяйка отменная». Лесть льётся рекой. А потом жалуйся на своё одиночество. Подпусти слезу в голос. Мол, совсем исстрадался один. Голодный, неухоженный.

С каждым словом Митяя нарастает беспокойство. Не только унижение Иры, пошлость и подлость, что-то ещё происходит. Митяй и на неё наступает, и на Аркашу, и на Генри. Митяй что-то рушит такое… для неё важное… и для всех людей важное. Юля дышит, как рыба, выброшенная из воды. И ребёнок внутри жалуется — дай покоя, дай воздуха!

Это снег наказывает её и всех людей. За что?

— Баба хитра, как кошка. Схватить за член и держать. Но меня не перехитришь. Терплю, терплю да выскользну: не переходи черту! Римка перешла, не оценила хозяина. Глупая баба. Эта ещё не пуганая.

— Я сейчас обедаю, — сопротивляется Митяю Юля. — Обед остынет.

— Ой, прости, красавица. Ещё одну существенную мыслишку доведу до твоего сведения. Тебе открылся, знаешь, почему? Потому что мои слова тебе — правда. Я, может, сроду ничего так не хотел, как заполучить тебя. Приятелям тебя показать — моя!

Юля повесила трубку.

В первые месяцы беременности не тошнило, а сейчас едва сдержалась, чтобы не выбросить из себя мамин борщ.

В ванную вошла Ася.

— Про стекло забыли?

Юля кивнула. Она обо всём позабыла, не только о стекле, которым нужно отгородиться от Митяя.

Ася дотронулась до её головы ладошками, провела по лицу, и тошнота со страхом исчезли, и Юля вздохнула.

Мама читает газету.

Газет у них теперь ворох. И однодневки, и идущие из глубины Советской власти — «Комсомолка», «Правда», «Известия». Теперь все они пишут о бизнесе, открывают правду, а может, и псевдоправду, о прошлом. Она никогда раньше не читала газет, мама читает редко, газеты у них просматривает Аркадий.

— Смотри-ка, Асю подслушали, пишут о жизни после смерти. Газета «Тайная власть». Эта-то как попала к нам? Разве Аркаша интересуется такими вещами?

Звонит телефон.

— Юля, мне нужно с тобой поговорить.

Это Ирина. Она первый раз звонит Юле, и Юля лепечет: «Как я рада тебя слышать!» и «Как хорошо, что ты звонишь!» На самом же деле пытается решить задачу: сказать Ире или не сказать о споре с Митяем, о том, что стоит она пятьсот долларов?

Ася показывает форму шатра — жидкое стекло, спрячься под него.

Но именно сейчас ей меньше всего поможет стеклянный колпак, ей нужно услышать Ирину, допустить до себя, помочь.

— Я могу задать тебе вопрос? — Ирина молчит какое-то время после её «Ну?» и спрашивает: — Это правда, что Митяй выгнал Римму?

Клюнуло. Ещё как клюнуло. Рыбка проглотила наживку и попалась на крючок. Но ещё не течёт кровь из раны и рана не болит, потому что крючок пока не дёрнули назад.

— Я не знаю, — лепечет Юля. Болтаются на языке слова, чуть не сбегают с языка: «Не верь. Он на тебя поспорил».

Но почему она не говорит их? Боится Митяя? Хочет, чтобы Митяй выиграл этот спор? Или хочет, чтобы Ире досталась хоть капля мужской ласки?

Между ними — снег: слепотой в глаза, глухотой в уши, Ира не услышит, о чём она думает.

— Почему ты молчишь? Я не вовремя позвонила? У тебя нет времени потрепаться? — Слово «потрепаться» выдаёт Ирино напряжение.

Ещё как клюнуло! Господи, что же делать?

— Ира, я позвоню тебе через несколько минут, хорошо? Я только доем. Мама сердится.

Мама удивлённо смотрит на Юлю.

Юля кладёт трубку и, захлебываясь от страха, от удивления перед непонятным, закрутившим её в штопор странным днём, рассказывает маме и Асе о ситуации.