Белый Шанхай - Эльвира Барякина

– Вот кому барана на продажу?

Ты хохочешь, с плеча у нее съезжаешь, цепляешься за рубаху, а она тебе:

– Ну, не озоруй! – И в нос целует.

Тятя с большим братом Андрейкой придут из тайги – ружья на стену повесят, портянки размотают. Смеются, рассказывают, какого зверя видали. На залавке битая птица, иногда заяц, а иногда и кабанчик. Трогаешь пахучую шерсть – чудно тебе.

А потом было Побоище. Тятя сказал, что надо бежать из деревни, а то придет какая-то власть и все отнимет. Закроешь глаза: ночь, сани скрипят полозьями, а потом крик, пальба…

Все остальное – со слов мастера Суна. Он сказал, что нашел странного мальчика в тайге: с желтыми волосами и голубыми глазами. Мальчик не говорил, а только мычал, худой был, как весенний барсук.

Сун принес мальчика в свой монастырь и определил жить с послушниками. Имя мальчику дали Сяо Сэн.

В монастыре шесть человек: Сун – настоятель, Лян – второй по старшинству, три послушника и самый младший – Сяо Сэн.

Лян поднимался рано утром, еще до рассвета. Бил в «деревянную рыбу» и пел. Молитва, послушание и опять молитва, но не такая, как у мамки. У мастера Суна все было по-другому: есть – палками; думать – о Трех Драгоценностях: Будде, Дхарме и Сангхе; дышать и то выучил наново. И говорить, и писать, и ученые тексты разбирать, и гадать по ладони, лицу и палочкам в бамбуковом стакане.

Иногда мастер Сун про былое рассказывал. Сам он был из города Шанхая, что на юге. Учился там разным наукам, но разочаровался и ушел в монахи. Лян и послушники – все его родственники: кто двоюродный, кто троюродный. Все одна семья.

Они и померли в один день. Прибился к монастырю человек – больной, горячий. Мастер Сун отпаивал его хитрыми настоями, человек выздоровел, а хворь перекинулась на монахов.

– Иди в Шанхай, – сказал мастер перед смертью. – Ищи учителя. В Шанхае много мудрых людей.

Сяо Сэн долго жил в монастыре один. Как уйти, если тут всё – столько лет пробыл в этих стенах: вырос, начал постигать мудрость. Ночью ему во сне явился мастер Сун и повторил приказ: «Иди в Шанхай».

Сяо Сэн надел сандалии, взял в руки посох и пошел.

Клим и Лиззи Уайер сидели в гостях у Эдны. Вентилятор раскачивал бамбуковые жалюзи. Полосатые тени гуляли по стенам, увешанным резными деревянными панно.

Эдна пила чай со льдом и говорила о поездке в Циндао, город, в котором некогда была богатая немецкая колония.

– Мы совершили великую подлость, изгнав немцев из Китая, – говорила Эдна. Лоб ее был нахмурен, зубы влажно поблескивали в полумраке. – Я понимаю: война, врага следовало лишить всех концессий… Но немцев депортировали из Китая уже после заключения перемирия, и только затем, чтобы присвоить их компании. Во время эпидемии испанки[30]немецких врачей не допускали к больным, а заболевших граждан Германии не принимал никто – наши патриоты-доктора отказывали им в элементарной помощи.

– Кто тебе сказал? – не поверила миссис Уайер.

– Даниэль. Англичане и американцы закрывали на это глаза, а у них под боком умирали тысячи людей. Даниэль говорит, что мы сами вскормили правительство Сунь Ятсена. Тот объездил весь мир, доказывая, что Китай – это огромный рынок сбыта, четверть населения Земли. «Дайте нам встать на ноги, не стравливайте нас друг с другом – пусть мир продержится хотя бы десять лет». Его послушали только немцы и дали деньги на создание правительства в Кантоне. Но Германия проиграла мировую войну, и теперь мы имеем то, что имеем: японцы прибирают к рукам Северный Китай, а Сунь Ятсен связался с большевиками. Они – единственные из всех – предложили ему помощь.

– С чего ты взяла? – фыркнула Лиззи.

– Мне Даниэль рассказал.

Сестры не ладили друг с другом, хотя сохраняли внешние приличия. Эдна призналась Климу, что виной тому – застарелое детское соперничество. Ей хотелось быть во всем первой, и она с удовольствием обыгрывала Лиззи, даже не думая о том, что это нечестно – соревноваться с тем, кто на два года младше.

Мать поощряла Эдну: она не особо любила маленьких детей, и ей было интересней со старшей дочкой. Так и повелось: Эдне – все лавры, Лиззи – попреки и советы: «Бери пример с сестры!» Повзрослев, Эдна и рада была помириться с ней, но неизменно наталкивалась на недоверие. Иногда ей казалось, что Лиззи безнадежна: легкомысленная, тщеславная, суеверная, она окружила себя такими людьми, что Эдна за голову хваталась. В достойное общество ее почти невозможно было заманить. «Не буду я среди вас, заумных, сидеть, – говорила Лиззи. – Я там со скуки умру».

– Она не дура, совсем не дура! – восклицала Эдна. – Просто она ощетинилась иглами со всех сторон.

Миссис Бернар то ругала Лиззи, то пыталась что-то для нее сделать, чем-то увлечь. Именно поэтому она завела сейчас речь о политике.

Клима разбирала досада: Эдна предлагала сестре свой вариант счастья, совсем неподходящий для Лиззи. А когда та отказывалась, миссис Бернар недоумевала: «Она ничем не интересуется!»

Климу нравилось рассматривать Лиззи: она была необыкновенно красива, но в то же время резка до грубости. Ее честность подкупала. Эдна сглаживала углы, обходила конфликты, старалась быть приятной для каждого. Лиззи всегда говорила то, что думала.

– Эдна на самом деле очень слабая, – как-то бросила она, когда Клим стал невольным свидетелем очередной стычки. – Она петушится, пока думает, что ей гарантирована медаль чемпиона. Но проигрыш убьет ее.

– Почему вы так думаете? – удивился Клим.

– Вы заметили, что она никогда не снимает браслеты? Знаете почему? Когда ей было тринадцать лет, она провалила экзамен и вскрыла себе вены. Доктора едва выходили ее.

После этого разговора Клим начал по-другому смотреть на Эдну. Она действительно придавала слишком большое значение успеху – в этом был какой-то изъян. Впрочем, ее все любили и уважали; мистер Грин, главный редактор «Ежедневных новостей», души в ней не чаял. А вот от мужа – Даниэля Бернара – исходила опасность.

Клим не мог объяснить, почему у него возникла такая резкая антипатия к этому человеку. Возможно, из-за того, что когда-то Нина предпочла его общество. Клим так и не узнал, был ли у них роман, но, судя по вечно серьезной физиономии обвиняемого, ничего хорошего в его жизни не происходило.

Из-за окна доносились короткие выкрики, топот ног и удары дерева о дерево.

Эдна подняла жалюзи. На лужайке перед домом мистер Бернар – в куртке с широкими рукавами и в коротких штанах – нападал с палкой на седобородого старца. Дед ловко отбивался. Даниэль несколько раз получил бамбуковым шестом по голове, а потом и вовсе согнулся пополам от удара под дых.