Опасности путешествий во времени - Джойс Кэрол Оутс

– Тогда надо организовать два эксперимента, – воодушевилась я. – Один сразу после просмотра, другой спустя несколько недель. И почему восприятие не котируется? Оно же возникает в голове, наверняка его можно отследить. Просканировать рентгеном, например.

Мысли у меня путались. Очевидно, я ступила на «запретную» территорию – вспомнила то, чего еще не существовало в экспериментальной психологии образца 1960 года. Не только вспомнила, но и произнесла вслух.

– Ученые не умеют сканировать мысли. Пока не умеют.

– Вот именно, пока.

Мы шепотом обменивались быстрыми репликами. В какой-то момент я чуть не вцепилась в Вулфмана, чтобы тот не улизнул к друзьям, подальше от меня. Я отчетливо помнила, как мне сканировали мозг и по снимкам проверяли, лгу я или нет. (Мне ведь не померещилось, такое было? В Дисциплинарном отделе госбезопасности по надзору за молодежью?)

Айра нахмурился и одними губами произнес:

– Хватит! Угомонись.

Его лицо омрачилось тревогой. Бравада Вулфмана была продуманной, напускной, а моя – самой обычной, искренней и наивной.

Он быстро развернулся и зашагал прочь.

В опустевшем кинозале сотрудники клуба готовились к закрытию и таращились на меня с нескрываемым любопытством. Стараясь не встречаться с ними глазами, я устремилась к выходу.

Снаружи, на припорошенной снегом мостовой снова столкнулась с брюнеткой, стоявшей в компании друзей. Вскоре к ним присоединился Вулфман, и они нестройной толпой двинулись по направлению к Мур-стрит – пропустить по стаканчику в пабе.

Я не пошла следом, не хотела тешить самолюбие Вулфмана.

Торопливо одеваюсь в темноте, стараясь не разбудить соседок. Надо думать о предстоящем экзамене по психологии, однако мои мысли занимал Вулфман.

В такую рань завтракать тяжело. Кусок не лезет в горло, но, если не поем сейчас, к половине десятого желудок свернется в трубочку. От голода перед глазами все поплывет и мозг откажется работать.

Я сунула под мышку конспект. Повторю материал после завтрака.

К началу восьмого утра в ярко освещенной столовой набралось лишь несколько человек. За единственным занятым столом у окна сидели темнокожие студенты, приехавшие из других стран и обычно выделявшиеся в потоке белых лиц, но не в такой ранний час в почти пустой столовой.

Категория ЦК-5, если не 6. Большая редкость в Вайнскотии.

Иностранцы учились в аспирантуре. Специализировались в физике, химии, инженерном деле. Девушек среди них не было, только парни. Судя по пристальным взглядам, они угадывали во мне какую-то ограниченность, ущербность, близкую их собственной отчужденности. Пару раз темнокожие аспиранты кивком приглашали меня за свой столик, но я притворялась, что не замечаю намеков.

На их исторической родине мужчины и женщины держали строгую дистанцию, вплоть до свадьбы. Зазывая меня, ребята испытывали прилив адреналина, проверяли, как далеко могут зайти. Сам факт, что я стала объектом мужского вожделения, не вызвал ничего, кроме отвращения и страха.

Сегодня их взгляды жгли огнем. Смотрели парни отнюдь не дружелюбно. Дрожащими руками я наполняла поднос: стаканчик апельсинового сока, десятицентовая упаковка молока, коробка овсяных хлопьев, два поджаренных кусочка белого хлеба…

От запаха еды рот моментально наполнился слюной. Лишь теперь я осознала, как сильно голодна.

Адриана! Это же Адриана!

Адриана, идем к нам.

(Мне послышалось.)

(Точно послышалось?)

(Да. Определенно.)

Гул в ушах нарастал. На ватных ногах я двигалась вдоль линии раздачи. Пробивая мой талон, кассирша, тучная темнокожая женщина с добрыми морщинками-лучиками, спросила, все ли в порядке, может, мне стоит присесть на минутку? Я смешалась, не знала, что ответить. Буфетчица взяла у меня поднос, опасаясь, как бы тот не полетел на пол, и поставила на ближайший пустой столик.

Так лучше, милая? Здесь тебе никто не помешает.

Гул перерос в грохот. Я не смела поднять глаза на иностранцев, уставившихся на меня, как на старую знакомую. Очевидно, они тоже изгнанники, сосланные в Вайнскотию. Это единственное объяснение.

Я отпила сока, почему-то отдававшего скипидаром. Даже не притронулась к молоку. Поела сухих хлопьев прямо из коробки. А тосты предусмотрительно завернула в салфетку – подкрепиться после трудного экзамена.

Меньше чем через десять минут направилась к выходу и уже в дверях столкнулась с группой студентов. С полдюжины парней ввалились в столовую, стряхивая с ботинок снег. Очередная партия чужаков со зловещими, яростными взглядами обреченных индейцев из вестерна, которым суждено свалиться замертво с лошади. Они улыбнулись мне, пытались заговорить, но я не смогла разобрать любезных (хотелось бы верить!) слов.

Вслед мне неслось:

– Адриана? Адриана?

Слегка насмешливое, улюлюкающее – Адриана!

Я бросилась бежать, но поскользнулась на обледеневшем тротуаре и упала, корчась от боли, но уже через мгновение вскочила и опрометью рванула обратно в общежитие.

* * *

Будь у меня номер, я бы немедленно позвонила Вулфману и прокричала в трубку: другие изгнанники здесь! И знают обо мне.

Однако чуть погодя, немного успокоившись, я заподозрила неладное. Скорее всего, все эти темнокожие – не реальные люди, а голограммы, запущенные агентом САШ-23. Управляются они дистанционно, на манер военных дронов, а сюда их спроецировали нарочно, чтобы запутать и запугать меня, но в первую очередь – скомпрометировать, заставить открыться и тем самым нарушить Инструкции.

Выходит, это проверка. Насколько мне известно, первая с момента моего прибытия в Зону 9.

Заговори я с парнями или назовись Адрианой Штроль, у наблюдателей появились бы все основания незамедлительно «испарить» меня.

В 750–1000 словах опишите принципы, методы и роль бихевиоризма в современной психологии, а также подумайте о пользе и применении его в социуме.

Экзаменационные вопросы занимали несколько страниц, скрепленных степлером. Две сотни будущих психологов с удрученным видом устроились за партами в спортзале.

По гулкому помещению сновали инспектора, высматривая шпаргалки. Тем не менее в самых многолюдных аудиториях списывание процветало. В Вайнскотии мухлеж считался чуть ли не делом чести – чем нахальнее, тем лучше. Особенно его чтили в студенческих братствах, наряду с порядочностью, единством и прочими добродетелями.

(В средней школе Пеннсборо студенты не мухлевали. Во-первых, на каждом углу висели камеры наблюдения, а во-вторых, никто не гнался за высшим баллом.)