Закрытые. Жизнь гомосексуалов в Советском Союзе [litres] - Рустам Александер

подробно описав, когда и как он впервые почувствовал влечение к мужчинам и в чем оно проявлялось. Поначалу Андрей чувствовал себя неловко: «А вдруг кто-то найдет эти записи и прочтет их?» – думал он. Что, если Голанд решит сдать его милиции и использовать записи как доказательство его гомосексуальности? В конце концов, мужеложство оставалось преступлением, и настолько подробный отчет о гомосексуальных похождениях мог привести ко многим нежелательным последствиям. Когда Андрей высказал свои опасения Голанду, доктор развеял его страхи: «Просто опустите все личные данные. А еще лучше дадим вам псевдоним. Вы говорили, что работаете на химкомбинате? Вот и назовем вас химиком. Пусть это будет названием вашей автобиографии – так никто не узнает, что это вы».

Голанд поспешил заверить Андрея, что не намеревается передавать его правоохранительным органам и что, оказывая медицинскую помощь гомосексуалам, он сам в известной степени рискует.

Как и многим другим советским гражданам, Андрею и раньше приходилось писать автобиографию – например, при поступлении в университет, – но текст, который попросил написать Голанд, давался ему нелегко. Сложнее всего было назвать и описать свои желания и эмоции по отношению к мужчинам: Андрей еще никогда не задумывался об этой стороне своей жизни, не размышлял о своем гомосексуальном влечении и тем более не писал о нем. Когда ему было трудно перенести свои чувства и эмоции на бумагу, он часто консультировался с Голандом, и тот подсказывал ему нужные слова и полезные медицинские термины. Именно в процессе написания автобиографии Андрей наконец-то узнал название своего заболевания – «гомосексуализм». Теперь он знал, что ему не нужно корить себя за свои желания, ведь в этом нет его вины: он просто болен. К тому же он всё делал правильно – обратился к специалисту, что, несомненно, должно было ему помочь. Вскоре автобиография Андрея была готова.

Девочки мне начали нравиться с четвертого класса, причем я всегда добивался взаимности. В своих привязанностях я был постоянен, и романы обрывались лишь с переездом в другой город (за десять лет учебы я сменил пять школ). Но с тринадцати лет я, наряду с девчонками, стал «влюбляться» в своих товарищей по дому, по классу, причем тоже был постоянен. «Любил» обычно двоих: девочку и парня, обоих одинаково сильно, но если девчонок я любил как мальчик, то для ребят мне хотелось бы быть девчонкой. Такое раздвоение чувств продолжалось несколько лет.

В то же время я не задумывался над своими странными чувствами, считал, что симпатии к мужчине – вещь вполне обычная: есть же у человека один лучший друг, которого он отличает от массы приятелей. Тем более что у меня тогда было естественное влечение к девушкам.

Но это влечение в институте пропало. Я объяснял это тем, что не мог найти своего идеала. Имел случайные связи с женщинами, в основном знакомился на танцах, но полного удовлетворения не получал, на эти половые акты смотрел как на «дань моде», «держал марку». И только на четвертом курсе я полностью осознал аномалию своих влечений.

Занялся изучением этого вопроса, прочел много специальной литературы – отечественной и переводной. Хотел даже обратиться к психиатру за консультацией, но местный психиатр – мой знакомый, поэтому я отказался от такой мысли.

В 1965 году после распределения по окончании университета приехал в город К. Город был небольшой, все работали на химкомбинате и знали друг друга в лицо. Первое время боялся раскрыть себя в К. Стал участвовать в художественной самодеятельности. Товарищи по работе стали интересоваться, почему не женат. Жизнь в условиях маленького городка, где все друг друга знали, заставляла быть осторожным, и всячески приходилось маскироваться под обычного мужчину.

Меня стали знакомить с девушками. Иногда у меня возникали надежды, что смогу наладить семейную жизнь. Во дворце культуры познакомился с гомосексуалистом, который посоветовал мне жениться, чтобы иметь великолепную ширму от ненужных вопросов.

Стал ухаживать за участницей драмкружка, который посещал. Женился в 1966‐м. С большим трудом пытался удовлетворить жену. Половой акт с женой не удавался. Не помогало даже то, что я представлял мужчин.

После года совместной жизни жена решила, что я импотент, и предложила лечиться. Первое время я разубеждал ее в этом. Продолжал поддерживать гомосексуальные контакты. Однажды после семейной вечеринки жена отметила, что я был оживлен и с большим удовольствием целовался с юношами, которых пригласил на вечер. Затем я признался жене, что я гомосексуалист и поэтому половая жизнь с ней не могла случиться[208].

Голанд перепечатал эти рукописные заметки, чтобы использовать их в лечении будущих пациентов. История успешной терапии Андрея могла бы стать для них источником вдохновения и положительным примером. Голанду также было важно предъявить коллегам письменные доказательства эффективности своего метода лечения гомосексуальности.

Андрею пришлось познакомиться со всеми обычными методами психотерапии Голанда: доктор проводил сеансы гипноза и показывал пациенту фотографии обнаженных женщин, призывая его развить в себе восхищение женской красотой. Также Голанд давал Андрею свои традиционные инструкции не засматриваться на красавцев в общественном транспорте, а вместо этого обращать внимание на симпатичных девушек и напоминать себе, как же они прекрасны. Еще доктор очень рекомендовал развивать дружеские отношения с женой. Андрей добросовестно следовал всем рекомендациям, но уже через несколько недель энтузиазм стал улетучиваться. Несмотря на все попытки поверить, что методы Голанда работают, Андрей чувствовал, что его влечение к мужчинам нисколько не ослабло.

Вскоре Андрей пришел к горькому осознанию, что, как бы ни был нацелен на успех Голанд и как бы ни старался побороть свою гомосексуальность он сам, волшебной пилюли для его состояния не существовало, и он вряд ли мог «вылечиться». После нескольких сеансов психотерапии Андрей устал и начал проявлять нетерпение. Он просто хотел, чтобы эти бессмысленные встречи закончились. Но он также боялся, что, если результаты лечения не удовлетворят Надежду, она действительно заявит на него в милицию. Жена находилась на грани нервного срыва и, казалось, была способна на все.

Кроме того, Андрей не вполне верил обещаниям Голанда сохранить его тайну и не выдавать органам. Хотя Голанд заверил его, что этого никогда не произойдет, в глубине души Андрей опасался, что, если его сексуальные отношения с женой не улучшатся, это огорчит и разозлит доктора, и тогда он выдаст Андрея милиции как не поддающегося лечению извращенца. Если бы до такого дошло, в распоряжении Голанда оказалась бы масса доказательств: показания Надежды и его автобиография со всеми провокационными подробностями. Андрей с содроганием думал, к чему все это может привести.

Всё это заставляло Андрея напряженно размышлять, как ему выпутаться из этой ситуации и завершить медицинскую эпопею,