Откровенные рассказы странника духовному своему отцу - Сбоорник

желая восприять Его в сердце свое; готовься же к тому со страхом и трепетом, чтоб не недостойно сопричастником быть святых сил».

Добре таким образом вооружив брата и предав Господу и Духу благодати Его, старец отпустил его.

14. К тому рассказывал еще и живший с ним брат следующее. «Сидя однажды подле него, я спросил его, был ли он искушаем наветами демонскими, живя в пустыне. Он же сказал: «Прости, брат, если попустит Бог прийти на тебя искушениям от диавола, каким я подлежал, то не думаю, чтоб ты мог вынести горечь их. Мне семидесятый год, или и с прибавком, много терпел я искушений, живя в разных пустынях в совершенном безмолвии, что же испытал я и вытерпел от этих демонов, о горечи того не полезно повествовать тем, которые еще не искусили безмолвия. В таких искушениях я всегда поступал так: возлагал все упование мое на Бога, Которому давал и обеты отречения, и Он скоро избавлял меня от всякой нужды. Почему, брате, я теперь никакого уже о себе промышления и не творю, но зная, что Он печется обо мне, очень легко переношу находящие на меня искушения. И только то одно Ему от себя приношу, чтоб непрестанно молиться. Немало помогает при этом и то упование, что, чем большие нападают скорби и беды, тем большие они готовят венцы терпящему, ибо у праведного Судии те и другие уравновешивают себя взаимно. Ведая это, брат, не поддавайся малодушию. Вступил ты в среду брани, чтоб бороться, и борись, воодушевляясь и тем, что тех, которые за нас ратуют против врага Божия, очень много, больше вражеских полчищ. Да и как можно бы было нам осмелиться противостать такому страшному супостату рода нашего, если бы державная десница Бога Слова не обымала нас, не ограждала и не покрывала? Как бы выдержало человеческое естество наветы его? Ибо как говорит Иов, кто может отворить двери лица его? Крепкие щиты его скреплены как бы твердою печатью. Из пасти его выходят пламенники, выскакивают огненные искры. Из ноздрей его выходит дым, как из кипящего горшка. Дыхание его раскаляет угли, и из пасти его выходит пламя. На шее его обитает сила, и перед ним бежит ужас. Сердце его твердо, как камень, и жестко, как нижний жернов. Он кипятит пучину, как котел, и море претворяет в кипящую мазь. На все высокое смотрит смело; он царь над всеми сынами гордости (Иов. 41, 6–7, 11–14, 16, 23, 26). Вот против кого у нас брань, брате! Вот каким и скольким изобразило слово этого тирана! При всем том, однако ж, победа над ним бывает удобна для тех, которые как следует проходят уединенническую жизнь, по причине неимения ими в себе ничего, ему принадлежащего, по причине отречения их от мира, по причине их высоких добродетелей, и по причине того, что мы имеем поборающего по нас. Ибо кто, скажи мне, приступив к Господу и страх Его приняв в ум, не претворился естеством и, осияв себя божественными законами и делами, не соделал душу свою светлою и способной сиять божественными разумениями и помыслами? Праздной же быть он никогда не дозволяет ей, имея в себе Бога, Который возбуждает ум ненасытно стремиться к свету. И душе, таким образом непрерывно воздействуемой, дух не попускает разблажаться страстями, но как царь какой, дыша страшным гневом и прещением, нещадно посекает их. Такой никогда не возвращается уже вспять, но практикой (добродетелей) с воздеянием рук на небо и умной молитвой одерживает победу в брани.

15. Рассказывал еще брат тот, что при других добродетелях имел авва Филимон и такую: терпеть не мог слышать праздное слово, и если кто, забывшись, рассказывал что-либо, не относящееся к пользе душевной, то он совсем не отзывался на это. Также, когда я уходил по какому-либо делу, он не спрашивал, чего ради уходил. И когда возвращался, не говорил, где ты был или что и как делал. Так однажды сплыл я в Александрию по необходимой потребности, а оттуда по одному церковному делу отправился в Царьград, не дав о том знать рабу Божию, потом, пробыв там довольно времени, посетив тамошних благоговейных братий, возвратился наконец к нему в скит. Увидев меня, старец обрадовался, и по обычном приветствии, сотворив молитву, сел, но ни о чем совершенно не спросил меня, а пребыл занятым обычным своим умным деланием.

16. Некогда, желая испытать его, я несколько дней не подавал ему хлеба поесть. Он же ни хлеба не попросил и ничего на это не сказал. Тогда, сотворив поклон, я спросил его: «Сотвори любовь, отче, и скажи мне, не оскорбился ли ты, что я не приносил тебе по обычаю поесть». Он сказал: «Прости, брат! Если двадцать дней не дашь ты мне поесть хлеба, я не попрошу его у тебя, ибо доколе терплю душой, терплю также и телом». Так был он занят созерцанием истинного блага.

17. Говорил он: «С тех пор как пришел в скит, не попускал я помыслу своему выходить за стены кельи, но и в мысль свою не принимал я никакого другого помысла, кроме страха Божия и судилищ будущего века, держа в памяти угрожающий грешным суд и огнь вечный и кромешную тьму, и то, как живут души грешников и праведников, и какие блага уготованы праведным, и как каждый получает свою награду по труду своему: один за труды подвижничества, другой – за милостыню и любовь нелицемерную, иной за нестяжательность и полное безмолвие, тот за крайнее послушание, этот за странничество. Все это содержа в мысли, не попускаю я иному помыслу действовать во мне и не могу уже быть с людьми или ими занимать ум свой, чтоб не отдалиться от божественных помышлений».

18. К этому присоединил он и сказание о некоем уединеннике, говоря, что он уже и бесстрастия достиг, и от руки Ангела принимает хлеб в пищу, но по причине разленения (ослабления внимания) лишился такой чести. Ибо когда душа ослабит рассмотрительное и напряженное внимание ума, тогда душу ту объемлет ночь. Где не сияет Бог, там все разливается как во мраке, и не может тогда душа воззревать к единому Богу и трепетать словес Его. Разве Я – Бог только вблизи, говорит Господь, а не Бог и вдали? Может ли человек скрыться в тайное место, где Я не видел бы его? Не наполняю ли Я небо и землю? (Иер. 23, 23–24). И о многих других, подобное пострадавших, припоминал он. Привел и падение Соломона, который, говорит, такую получил