Моя безумная фантазия - Карен Рэнни

— Я до смешного горжусь тем, что ты такой красивый, мой милый сын, — широко улыбаясь, сказала она. — Хотя это было заложено с самого начала, со дня твоего рождения, когда ты в первый раз уставился на меня своими черными, как два кусочка угля, глазами. Но с чего это у тебя такой вид, будто ты целый день валялся на сене, дорогой мальчик? Соломинок я, конечно, не вижу, но ты босой, Арчер. Вроде одет, а волосы у тебя в полном беспорядке. Как забавно застать тебя врасплох!

— Ты же знаешь, я известен как Сент-Джон Отшельник. Возможно, из-за моей нелюбви к посетителям, возможно, из-за репутации, которую я стараюсь утвердить за собой, чтобы отвадить многочисленных родственников, досаждающих просьбами внести вклад то туда, то сюда или желающих справиться о моем здоровье.

В его голосе сквозила скука, хотя тон был полон сарказма, а глаза метали молнии.

— Да, ты сын своего отца, мой дорогой. Речь, достойная графа Сандерхерста. Значит, вот так ты меня встречаешь, Арчер?

Он преодолел последние пять ступенек и встал перед ней, покачав головой. Укоризненно? Нет. Восхищенно? Вполне возможно.

— Чалма, пожалуй, немного чересчур, Арчер, но там все так ходят.

— С таким количеством лент и бантов, Берни? Со страусовым пером и рубином в центре?

Но не ее головной убор заставил его потерять дар речи. На его матери были панталоны. О, весьма свободные, но тем не менее это были панталоны странного зеленого оттенка, какой бывает у горохового супа, когда тот прокисает. Такого же цвета был и жакет, а довершала наряд яркая шаль с бахромой почти до пола. Красные козловые туфли без задников оказались самой нелепой деталью туалета. Даже Арчер, знакомый с привычкой матери нарушать любые требования моды, не мог не ухмыльнуться при виде этих туфель: ярко-красных, с загнутыми носами, как у шута. На носках крепились серебряные колокольчики, и его остроумная и очаровательная мать позванивала при ходьбе.

— Хочешь поразить нынешнюю моду в самое сердце, мама?

Она лишь искоса взглянула на него. Арчер называл ее «мама» только в состоянии сильнейшего раздражения.

— Чепуха, Арчер. Хочу немного поразвлечься. Жизнь слишком коротка, чтобы быть рабом условностей.

— Пожалуйста, мама, выражайся яснее. У тебя всегда есть что-нибудь про запас, — пробормотал Сснт-Джон, наклоняясь, чтобы поцеловать ее.

— Даже не обнимешь меня? В конце концов прошло почти десять лет, как мы виделись в Париже.

— Ты ничуть не изменилась с того дня.

— А ты такой же вежливый, каким я тебя воспитала.

— А ты такая же любительница скандалов, какой я тебя помню.

— Я скучала по тебе.

Она нежно коснулась его щеки, улыбнулась сияющими глазами. Дважды за эту ночь женщины дарили его такой лаской, и Сент-Джон начал задаваться вопросом: неужели он своим видом побуждает их к этому?

Он улыбнулся в ответ, искренне радуясь, что его мать цела, испытывая бесконечную благодарность, что она давала ему любовь, в которой нуждается ребенок, и защищала от бессмысленной жестокости отца. Она разъяснила ему, что такое любовь, научила поступать правильно и достойно, чтобы им гордились.

— Арчер?

Оба обернулись в сторону лестницы. На площадке над ними стояла Мэри-Кейт, подобрав складки непомерно длинной ночной рубашки. Это была одна из рубашек Сент-Джона, которые он не носил и которую она наверняка извлекла из ящика комода, куда их сложил лакей. Ее волосы беспорядочно рассыпались по плечам, губы припухли от его поцелуев, розовые пальчики ног торчали из-под подола. Мэри-Кейт являла собой вид женщины, сполна насладившейся любовью. Она изумленно моргала. Странное зрелище, наверное, представлял Сент-Джон со своей матерью: он едва одет, а Берни в чалме, широко и чуть ли не дьявольски улыбаясь. Неудивительно, если Мэри-Кейт подумает, что видит кошмар наяву. Надо было объяснить ей, что случилось, но он, если честно, от неожиданности потерял дар речи.

Чего не произошло с его матерью.

— О Боже, Арчер! — отозвалась его невозможная мать, по всей видимости, наслаждаясь вожделением, которое отразилось на его лице при виде растрепанной Мэри-Кейт. — Алиса вернулась?

Он повернулся и в изумлении уставился на Берни.

— А я вернулась, чтобы помочь найти ее…

— Я вдовствующая графиня Сандерхерст, — объявила Берни, поднимаясь по лестнице под аккомпанемент позвякивающих колокольчиков. — Но я совершенно уверена, что ты не можешь быть Алисой.

Мэри-Кейт застыла на месте, потрясенная физическим сходством между этой удивительной женщиной и мужчиной, который стоял у подножия лестницы и смотрел на них.

Мать. Великий Боже, мать Арчера!..

Берни взяла Мэри-Кейт за руку, мягко, но решительно, и повела вниз по лестнице.

— У Алисы были прекрасные светлые волосы. Твои тоже очень недурны, но перепутать вас я не могла. Если только Алиса не изменилась до такой степени, но мне это кажется маловероятным. Кроме того, все считали ее пропавшей. — Она бросила взгляд на сына: — Или положение изменилось?

Арчер в ответ нахмурился.

У Мэри-Кейт не было выбора, она шла, куда ее вели. Арчеру пришла в голову забавная мысль: торговое судно ведет на буксире маленькую лодку.

— Милый мальчик, вели принести чаю. Не сомневаюсь, что, несмотря на необычный час, твоя прислуга уже все приготовила. Я просто умираю с голоду. Большую часть последней недели я провела, путешествуя по Англии, как будто никогда до этого здесь не была. Я вообще-то не собиралась этого делать, но меня настолько потряс пейзаж, что я не могла не посетить озерный край. Ночевать приходилось в ужасных берлогах, ноги моей там больше не будет. Англичане должны поучиться гостеприимству.

— Ты англичанка, мама, или за годы странствий перестала считать себя таковой?

— По-моему, меня наказывают. Дорогой Арчер, я не виновата, что застала тебя в разгар райского наслаждения. Не строй из себя буку.

Ей удалось улыбнуться так, чтобы вокруг глаз не собрались морщинки. Она практиковалась перед зеркалом, подумал он, тут же осознав нелепость своей мысли. Берни никогда не заботилась о том, как выглядит, и часто ворчала, что никак не дождется старости, чтобы стать по-настоящему эксцентричной. До этого, заявляла она, ее будут считать просто странной.

— Большинство матерей просто упали бы в обморок, — отозвался Арчер, смягчив ответ улыбкой.

— Самое худшее — для меня — это ярлык «обыкновенная».

— Спаси Господи! — сухо произнес Арчер и пошел к буфету, чтобы налить себе бренди.

Может, это и трусость — искать спасения в спиртном, но сейчас три часа ночи, он смертельно устал и отдыхал после самого восхитительного занятия любовью, которое вызвало у него множество мыслей и ощущений. Теперь же его больше всего на свете интересовало, как поладят его мать и Мэри-Кейт.