Баба Яга прибудет из Парижа - Ирина Славская

– Я думал, что ты мне объяснишь свое вчерашнее высказывание.

– А что объяснять? Вот смотри. Менты не хотят кооперироваться. Но помощь мою принимают, скорчив кислую физиономию. Как будто я им под нос какую-то тухлятину подсунула или того хуже – дерьмо.

– Принимают твою помощь, корчат кислую морду и даже спасибо тебе не говорят? Твоя обида мне понятна.

Никита завел меня в беседку, чтобы нам никто не помешал поговорить. Грейс прилег рядом.

– Делиться информацией не хотят. Ведут себя так, как будто я нищенка и выпрашиваю их собственные деньги себе на пропитание.

– Допустим, это мне тоже понятно.

– Я окажу им помощь тогда, когда они созреют для ее получения.

– И когда это будет? Может, они никогда не созреют?

– Значит, не окажу. Но помощь нужно заслужить. Ты посмотри, как они до сих пор пользовались моими находками. Никак. И следующую помощь не оценят. Так что пусть сами покрутятся. Я им не слуга и не глупая мартышка, чтобы горячие каштаны из огня доставать.

– Тоже верно. А как же девушка? Ты говорила, что она пока жива.

– Она, скорее всего, пока жива. По крайней мере, я надеюсь, что это так. Мое нынешнее вмешательство только все осложнит. Пусть полиция сама все расследует, а я сама здесь покумекаю.

– У тебя информации ноль. Они с тобой не поделились своей информацией.

– Почему не поделились? Есть у меня все.

– Так они тебе дали заключения эксперта?

– Можно сказать и так.

– Не понял? Ты куда залезла со своим Максом?

– При чем тут я? Это дон Хосе Рамирес. Это все он, негодный мучачо…

– Как?

– Помнишь, в первый раз видео отсылали на почту майору? Вот так. Калитка в его комп уже после первого письма приоткрыта была, образно говоря. А до всего остального добраться вообще проще пареной репы.

– А если поймают Макса твоего? Если менты его вычислят?

– Банк не вычислил тогда, а простые жопорукие менты вычислят? Да они даже не поймут, что у них копируют все документы по этому делу. Это же не полноценная атака. Это разовая акция. Пока. Менты настолько в себе уверены, что дальше своего носа не видят.

– Самоуверенность всегда ведет к провалу.

– Если вычислят, то Макс просто пойдет на сделку со следствием. Тут нет преступного умысла. Никакого. А умысел в суде следствию придется доказать. Хотела бы я посмотреть на судью, которая поймет, для чего скачивались документы: чтобы распутать убийства и найти пропавшую девушку. Скорее в полиции начнется кадровая чистка. Так что расчет наш верен. Даже если вторжение заметят, в чем я сильно сомневаюсь, то вопрос замнут по-тихому. Никому при данных обстоятельствах шум не нужен. Спустят на тормозах и все. Сами менты замнут дело…

– Твои доводы мне понятны. Значит, ты не успокоилась и будешь ее искать?

– Буду. Только по-своему. Вот сегодня и завтра почитаю документы. И начну думать. Вычислим, где ее держат. Рисковать я не буду. Как и обещала.

– Помощь нужна?

– Может понадобиться. Посмотрим…

Мы сидели с Никитой в беседке и разговаривали по душам. Как хорошо, что он меня понимает. Повезло мне с мужем.

– По расследованию понятно. А что с твоими планами на бизнес?

– Эти планы подождут. Тут важнее и интересней.

– Иришка, а может, ну его бизнес? Может, просто женой побудешь?

– Никита, мы уже по этому поводу говорили несколько раз. Я не халявщица. Я не могу на твоей шее сидеть, хотя шея у тебя крепкая. Я от безделья через некоторое время взвою и стану на людей кидаться. И на тебя тоже. Учти, что мне надо реализоваться.

– Вот и реализуйся, как жена и мать.

– Я хочу еще и в роли деловой женщины состояться. Я хочу себя уважать. Я Альбине Владимировне завтра позвоню и дам Востриковым деньги. Пусть открывают свое кафе. А там, глядишь, и я подключусь к ним. Мне просто надо пару дней на обработку документов. И будет понятна суть этих убийств, мотив преступления пойму.

– Так ты им сейчас позвони. А деньги я им завтра подвезу.

– Спасибо, Никита. Мне с тобой в качестве мужа крупно повезло. Умный, добрый, красивый, сексуальный…

– Вот про последнее можно поподробнее? А вообще, хвали меня почаще. Я это люблю.

– Пойдем домой, я там тебя так похвалю…

Никита резко встал, взял меня на руки. Как дикарь свою добычу в пещеру поволок. И вот хвали мужиков после этого…

– Несет меня лиса за дальние леса…

– Молчи! Ты мой трофей!

– Поберечь бы трофей надо. Смотри, не урони. Сейчас тебя Петька с мамой атакуют вопросами.

– Может, рассказать им?

– Не надо. И так нервотрепки хватает.

Вечером позвонил сын Натана Львовича. Он сказал, что папа до сих пор в коме. Врачи говорят, что состояние стабильно тяжелое. Спрашивал у меня, зачем его отец ходил в лес. И как ответить, если я и сама понять не могу, что ему в лесу понадобилось. Да еще возле этого злосчастного дупла. Что он там искал? Или что нашел?

– Скажите, а вашего отца ограбили?

– Нет, он без денег в лес пошел.

– А ключи не пропали?

– Нет, ключи были при нем.

– А что полиция говорит? Они дело о нападении на него открыли?

– Дело открыли. Но ничего мне не говорят. На все вопросы отвечают, что идет следствие.

– А у вас в доме ничего не пропало?

– Ничего.

– Чужих в доме не было?

– Да нет. Уже полиция спрашивала. У нас по камерам все чисто.

– Тогда я вообще ничего не понимаю.

– Извините. Я думал, что вы могли знать, зачем он в лес пошел.

– Почему я?

– Последний звонок с его телефона был вам.

– Да? Это интересно. Вы, если что-то узнаете, звоните. Не стесняйтесь.

Сын ювелира попрощался и положил трубку. Наши все трое смотрят на меня. Им любопытно.

– Сын ювелира звонил. Вопросы задавал. А я даже не знаю, что ответить. Меня саму мучает вопрос, что в лесу делал Натан Львович. Вот жизнь. С каждым разом все чудесатее и чудесатее…

– Теть Ира, расскажи, что ты задумала. Ты же явно что-то замышляешь?

– Ладно. Смотрю, ты не отвяжешься. Я тебе скажу. Только заключим устный договор. Я скажу тебе, если ты съешь одномоментно, в один присест, без перерыва двадцать пельменей. Согласен?

– Согласен.

Петька думает, что победа у него в кармане. Уж какие-то жалкие двадцать пельменей он запросто съест. Тот еще троглодит… Я выловила пельмени в тарелку. Петька заправил майонезом и кетчупом. Сидит, ест. Мы считаем. Шестнадцать. И это был последний