Малышка Мелани - Натали де Рамон

— Я его не смотрю, да и вообще не живу тут. Не обращай внимания. — Я вытащила сумку из шкафа, извлекла из нее затертую журнальную страничку. — Вот, взгляни, и пойдем.

Я затаила дыхание и протянула страничку ей. Но она не взяла ее в руки, видимо тоже испытывая не менее сложную гамму переживаний, просто скользнула взглядом и тут же облегченно заявила без малейшей доли сомнения:

— Что ты, мамочка! Это совсем не ты и не мои папы!

— Мелани, но здесь же черным по белому написано, что это я, Надин Гришо, выхожу замуж за писателя Нестора Мориньяка!

— Ну и что? Это совсем не те молодожены. Те красивее!

— Мелани, но это я и Нестор! Это действительно наша свадьба! А потом мы расстались… — Я не договорила, потому что Мелани вдруг прижала ладони к своему лицу и побледнела.

— Нет, нет! Мелани! Я действительно твоя мама! Твоя фотография просто из другого журнала! Наши свадебные фото были во многих журналах!

— А платье! Там другое платье!

— Правильно, у меня было несколько платьев! Потому что в одном журнале хотели, чтобы невеста Мориньяка была в коротком платье, а в другом — в длинном. В пышном и в узком, в фате и в шляпе… — Я плохо понимала, что несу, но мне было ужасно страшно!

— Завтра я уточню у Нестора, — недоверчиво прошептала Мелани. — Только ты ничего не говори папе, пока я не поговорю с Элис.

— Элис-то зачем посвящать в наши с тобой дела?

— А кого? Частный детектив — очень дорого. Элис — старший инспектор, она сможет провести расследование, надо же знать, кто из них двоих тот, который мой настоящий па… отец.

— И ты готова полюбить папу Нестора только за то, что он настоящий, и разлюбить папу Луи?

— Мамочка, папа и отец — это разные вещи! Пойдем домой, честно говоря, мне у тебя совсем не нравится. Ни одного цветка, никаких картин, пылища. Как ты только могла здесь жить? Я теперь поняла, ты потому и не захотела жить с Нестором, раз тут так плохо. Ты что, не могла навести уют?

— Нестор живет в совсем другом месте. Ты что, считаешь, что я могла полдня жить с вами, а полдня — с Нестором? Между прочим, у него колоссальная роскошная квартира, две ванных, огромная лоджия с видом на Елисейские поля. Можем вечером съездить туда все вместе. Так или иначе придется ехать за его обувью. Заодно польем цветы, я ведь забыла взять телефон его домработницы.

— Прав-да? Он такой богатый?

А, значит, ты хочешь богатого папу? Бедный тебя больше не устраивает? — горько подумала я, хорошо хоть ума хватило не произнести это вслух, потому что Мелани добавила:

— Жалко, что он богатый. Элис может решить, что мне нужен богатый. Но без ее помощи нам не справиться!

И тут зазвонил телефон.

— Папочка! — обрадовалась Мелани. — Я возьму трубку? Как хорошо, что он догадался, где мы можем быть, если не дома! Алло, папочка… — Личико огорченно вытянулось. — А, привет, тетя Элис. Да, мы у мамы. Сейчас я тебе ее дам. Мама, это Элис!

— Привет, Элис! Ты по поводу завтрашнего банкета? Не беспокойся, я ничего не сказала Луи. Сюрприз, как и договаривались. Мелани тоже не…

— Надин, — глухо произнесла она. — Подожди, Надин.

— У тебя что-то случилось? На работе? Дома?

— Случилось, да, подруга… О Боже! — Она перевела дыхание и, кажется, скрипнула зубами. — Спускайтесь. Я через минуту буду у вас. Возьми себя в руки, Надин. Я… Я не могу… Не могу ничего сейчас говорить… — Она кашлянула, прочищая горло. — Да, прости. Это из-за меня. Луи… Он…

Мелани не сводила с меня глаз.

— Что случилось, Элис?! — выдохнула я.

Мелани внимательно посмотрела мне в рот, прошептала:

— Фото, это все фото… — И вдруг, сжав голову руками, пронзительно закричала: — Папочка! Папочка! Это не фото, это я виновата! Только я! Я предала тебя!..

Я уверенно вела полицейскую машину. А этого не могло быть: я не полицейский и не могу водить полицейскую машину. Да и вообще я не могу уверенно водить любую машину, потому что никогда не могла, да еще лет пять не садилась за руль. Я это сделала, потому что об этом попросила Элис.

— Давай поведи ты, — сказала она, вылезая из машины; на ней было цветастое платье, я никогда раньше не видела ее в платье. — Я больше не могу.

И показала мне трясущиеся руки, а из ее глаз ровными ручейками текли слезы. Слезы так течь не могут — как вода из крана. И руки у Элис никак не могут трястись, и плакать старший инспектор полиции тоже не может, как не может носить платье, тем более с красными цветами на голубом поле.

И то, что она рассказывала прерывистым голосом, прижав к себе Мелани на заднем сиденье, тоже совершенно не могло быть правдой, хотя бы потому, что такие вещи не рассказывают при детях. Но она рассказывала и беззвучно плакала, а Мелани не плакала никак — ни в голос, ни беззвучно. У нее было сухое, маленькое, заострившееся, бесцветное, неподвижное лицо, словно выточенное из блеклого куска дерева, и ввалившиеся глаза. Я видела ее лицо и глаза в зеркальце заднего обзора, и хорошо понимала, что у ребенка не может быть ни таких глаз, ни такого лица.

И это правильно, что полицейскую машину уверенно веду я. Я, которая вообще не может водить никакую машину уверенно. Не может здесь! А я веду ее там. Потому что все происходит там, потому что, если бы это происходило здесь, я бы сразу умерла. Или я уже умерла? Ведь если все правда, то не может быть этого прозрачно-синего неба, ни солнечных зайчиков в витринах и в окнах машин, ни прохожих в яркой летней одежде, ни цветов и фонтанов, ни зеленой листвы и радужно мерцающей веселой глади Сены…

Он походил на большого доброго пса. Например, на сенбернара. Часы показывали без пяти десять утра. Элис давно была на работе, а у ее Мишеля на этой неделе — вторая смена.

— Ты бы тоже поспала, ведь всю ночь глаз не сомкнула, — сказал он мне; утром он приехал за нами в больницу и почти силой увез к себе. — Комнаты мальчишек до осени пустые! Любую выбирай. Ложись и спи.

— Все равно не усну, Мишель. Спасибо. Я бы лучше выпила кофе. Голова шумит.

— Значит, нужно поспать. А ты — кофе! Прими снотворное.

— Не хочу. Я потом от него буду дурная сутки. Так к вечеру сморит. Я лучше пойду пройдусь. Все равно нужно отвезти обувь Нестору и полить у него дома цветы. Они ведь не виноваты в том, что произошло?

— Может, тебя отвезти? — Мишель заряжал кофеварку.

— Нет. Вдруг Мелани проснется? Одна? Тебе на работу когда?

— Вечером. — Он махнул рукой. — Не переживай. Я тебя дождусь. Если что, позвоню, скажу семейные обстоятельства.