Нечаев - Феликс Лурье

В апреле 1869 года появились первые печатные издания — плод пропагандистской кампании триумвирата, и в Россию самым обычным образом, при помощи почты, потек ручеек ее продукции. Сергей вкладывал в конверты по нескольку экземпляров прокламаций и записки с просьбами распространить их в провинции. Далеко не все получатели нечаевской корреспонденции знали о его существовании. Многие адреса Нечаев выписывал из различных справочных книг, реклам и проспектов торговых фирм, что видно даже из доклада монарху от 9 августа 1869 года:

«Воззвания, присылаемые в империю из-за границы, размножаются и содержанием своим дошли не только до крайних пределов возмутительного, но просто до грязного… За последнее время участились случаи дохождения пакетов до назначения. Прежде пакеты были в 8-ю долю листа, и их не трудно было узнать на почте, тем более, что адреса на всех пакетах были написаны рукою Нечаева, хорошо известной почтовым чиновникам. Затем воззвания стали печататься на бумаге, близкой к почтовой, посылались в обычных конвертах, адреса на коих писались разными почерками. В видах извлечь для правительства пользу даже из столь негодного дела, как рассылка нашими беглыми агитаторами своих гадких воззваний, было принято за правило требовать от Губернских жандармских управлений сведений об образе мыслей и степени благонадежности лиц, на имя которых получались подобные посылки. Утешительно сказать, что, за немногими исключениями, полученные до сих пор отзывы благоприятны. Для ярых революционных учений почвы в России положительно нет».[242] С середины апреля по 9 августа 1869 года только на Петербургском почтамте III отделение задержало 560 пакетов, отправленных 387 адресатам.[243]

В Российском государственном историческом архиве в Петербурге хранится объемистая папка с названием: «Переписка с III отделением Собственной его императорского величества канцелярии и губернатором о волнении студентов Медико-хирургической академии. Петербургского, Московского и Харьковского университетов; о привлечении к ответственности участников волнений и о принятии мер к прекращению распространения антиправительственных воззваний».[244] В деле около семисот листов, значительный объем содержит следы нечаевской продукции, присланной из Швейцарии в Россию. В ней подшито по нескольку экземпляров всех листовок, отпечатанных в Женеве в 1869 году. По ним можно восстановить географию рассылки. Адресаты, получив от Нечаева конверт, углублялись в чтение его содержимого и передавали товарищам. Если полицейский фильтр, установленный на почтах, не фиксировал корреспонденцию, то ее получение могло пройти благополучно; если конверт попадал в «черный кабинет», его вскрывали, знакомились с содержимым и отправляли далее по пути следования. Полиция томилась в ожидании, не принесут ли крамольную корреспонденцию добровольно. Если ее не несли, устанавливалась слежка и наивных получателей ожидала неминуемая кара. Но часто конверты без понуждений отдавали в политическую полицию, отдавали, потому что Нечаев отправлял свою продукцию малознакомым и вовсе не знакомым людям, например в библиотеку Полтавского пехотного полка, расквартированного в Люблинской губернии,[245] или в Курск по адресу, ставшему ему известным из справочника. Приведу письмо курского губернатора министру внутренних дел А. Е. Тимашеву:

«7 сего Апреля в книжный магазин, содержимый в городе Курске девицами Емельяновою и Щеголевою, поступило с почты заграничное письмо, по вскрытие которого, в нем оказались печатные листы возмутительной прокламации к студентам университета, академии и технологического института в Петербурге и особая записка с просьбою передать эту прокламацию гимназистам старшего класса и семинаристам.

Письмо это в тот же день передано было девицами Емельяновою и Щеголевою Курскому Полицеймейстеру, а им передано ко мне.

Сделав распоряжение о строгом наблюдении за появлением подобных прокламаций в других местах губернии, я считаю долгом представить таковую Вашему Высокопревосходительству, вместе с запиской, при которой она была получена, и самим конвертом».[246]

Конверт, вероятно, утрачен, а прокламация и записка в деле имеются. Она написана на клочке тонкой бумаги, выцветшими коричневыми чернилами, рукой Нечаева:

«Как честных людей, в которых еше не погасло сочувствие к святому делу, прошу Вас передать прилагаемое Гимназистам старших классов и Семинаристам».[247]

Много писем послано из Женевы в Финляндию, Петербург, Москву, Киев. Направляя крамольный конверт в столицу, люблинское начальство писало, что «брошюра Нечаева одного почти содержания с Бакунинскою».[248] Полицейские власти не блистали глубиной познаний: Бакунин, Нечаев и все остальные сочинители противоправительственных воззваний виделись им на одно лицо, да и перо Бакунина не всегда отличалось от нечаевского, но по существу, принципиально, чиновники политического сыска промахивались исключительно редко.

В Государственном архиве Российской Федерации, в фонде III отделения хранится дело «О воззваниях, полученных из-за границы на имена разных лиц и о собирании по оным сведений».[249] Первые письма приходили конкретным лицам независимо от отношения к ним отправителя — друзья ли они ему или враги. Когда запас известных адресов иссяк, Нечаев принялся посылать корреспонденции в различные учреждения империи. Первые письма поступали главным образом из Женевы, позже они приходили из Берна, Кельна, Франкфурта-на-Майне, Фрейбурга, Бонна, Майнца.[250] Адреса на этих конвертах написаны разными лицами. Нечаев не заметал следы, наоборот, ему хотелось, чтобы в России сложилось впечатление, будто в Европе действует мощная организация, а не он один.

Целые губернии, удаленные от политики на почтительное расстояние, вдруг приблизились к ней вплотную, провинциальные сыскные службы оживились и закипели. Сотрудники жандармских управлений ликовали: наконец-то и на их горизонтах засветила революционная опасность, можно было действовать и ожидать чинов, наград, должностей… Они потирали руки и без устали слали письма, а столичные чиновники стонали, разбирая их донесения. Опять, но уже по III отделению, промелькнули курские девицы Емельянова и Щеголева.[251] О заграничных письмах жандармские капитаны и майоры доносили из Ковно 17 апреля, Орла 20 апреля, Одессы 25 апреля, Риги 14 мая.[252]