Квантовая теория любви - Дэнни Шейнман

Бурят было человек десять, все в грязно-коричневых халатах, подпоясанных оранжевыми кушаками, а на одном что-то вроде мантии лилового цвета. На ногах у всех высокие черные сапоги, у пояса болтаются кривые сабли. Словом, вид наводил ужас. А бежать было некуда и защищаться нечем.

Они заговорили между собой на совершенно незнакомом мне гортанном языке. Не по-русски, это уж точно. И вряд ли по-китайски. Лица неподвижные, равнодушные. Попробуй определи, что у людей на уме.

Буряты спешились в нескольких метрах от нас.

Я криво улыбнулся и приветствовал их по-русски. Мне вежливо ответили и поинтересовались, чем это таким мы заняты. Я объяснил, что вот, приятель отморозил ногу.

Они поговорили между собой по-своему, человек в лиловой мантии подошел поближе, склонился над Кирали, осмотрел его рану, затем вынул из-за пазухи фляжку с какой-то жидкостью, полил на тряпочку, приложил к ране и наложил повязку заново, куда более искусно, чем я. Затем закрыл глаза и принялся петь. Непонятные слова повторялись вновь и вновь, глубокий звучный голос обволакивал и гипнотизировал. Неколебимая мощь и уверенность слышались в нем.

Кто-то из всадников объяснил мне, что перед нами буддистский лама и что теперь Кирали наверняка поправится.

Когда ритуал завершился, нас спросили, куда мы направляемся. Как выяснилось, они тоже ехали в Иркутск и предложили взять нас с собой.

Для меня остается загадкой, почему они нас не убили. Наверное, увидели, что у нас нечего взять. Или им стало жалко Кирали. Но скорее всего, охранники нарочно пичкали нас всякими небылицами про бурят для профилактики побегов. А на самом деле люди они оказались честные и простые. О войне они знали очень мало, никакой враждебности к немцам-австрийцам не испытывали. Да и вряд ли они вообще слышали, что есть такие страны.

Дальнейший путь до Иркутска мы проделали на лошадях. Быстрота, с которой мы передвигались, потрясала. Мне бы и дальше так скакать…

Прости… подай плевательницу… кхе-кхе… Как-то я вдруг устал, Фишель… Исаак правильно поступил. Наверное, я тоже сосну… доктор, может, не такой уж и дурак. Удались, Фишель… и не качай так головой. Понятно, чего тебе хочется… ладно уж. Только еще пять минут… и все.

[22]

Июль. Вот-вот должен был начаться сезон спаривания у муравьев. Жаркие месяцы — лучшее время для научных наблюдений, поскольку век самцов короток. Лео дневал и ночевал в лаборатории лондонского зоопарка. Куколки вот-вот раскроются. Тех самцов, кто уже окрылился, Лео тщательно отделил от самок-рабочих, выудил из контейнера Королевы Бесс и пересадил в затянутую мельчайшей сеткой клетку, где они должны были встретиться с новой королевой. Бесс как-никак было уже двадцать пять лет (столько, сколько самому Лео), еще чуть-чуть — и рекорд продолжительности жизни муравьиной матки в неволе будет побит.

Тема исследований Лео — связь между частотой спариваний и проявлениями общественного инстинкта. Королева Бесс относилась к рыжим лесным муравьям (по-латыни Formica Rufa, чем не название для кухонь ИКЕА), а их матки, в отличие от гигантских листорезов, спариваются только раз. В колонии Королевы Бесс все самки-рабочие были сестрами с очень высокой степенью генетического родства. Муравей-рабочий несет 100 процентов генов отца и 50 процентов генов самки, так что показатель их генетического родства составляет не менее 75 процентов, что выше, чем между муравьем-матерью и муравьем-дочерью, и значительно выше 25 процентов у потомства человека. Сестры-муравьи социально высокоорганизованны и структурированы, в отличие от самцов, которые ничегошеньки не делают, только порхают и занимаются сексом.

Главная задача Лео — создать в лаборатории условия для спаривания, наиболее приближенные к естественным, причем поддержания соответствующих влажности и освещенности, как показывает практика, бывает совершенно недостаточно. Муравьи очень болезненно реагируют на неволю и могут на несколько лет вообще забыть о спаривании. Тогда исследователи встретят сентябрь в минорном настроении. Рыжие муравьи в природе спариваются как на поверхности земли, так и в воздухе, а в клетках — почти всегда на поверхности. Никто из молодых ученых еще не видел, чтобы Formica Rufa спаривались в воздухе.

Лео подсадил новую матку к самцам. Матке нужно дать имя, и он назвал ее Элени. Настоящая Элени пришла бы в восторг, что в ее честь назвали муравья. Она часто забегала к Лео в лабораторию и часами наблюдала за строительством муравейников.

— Смотри, Лео, они опять разговаривают! — бывало, восклицала она, когда следующие встречным курсом муравьи останавливались… не иначе чтобы поболтать!

Вкладом Элени в науку был примерный перевод их бесед.

— Привет, сестренка, как дела?

— У меня все хорошо, спасибо. Что это ты такое тащишь?

— Представляешь, откуда ни возьмись появился гнилой абрикос. Полагаю, ее величество Королева соизволят скушать кусочек.

— Ради всего святого, почему ты не называешь ее просто «мама»? И откуда только все эти фрукты берутся?

— Сама диву даюсь, сестренка. И такие аппетитные!

— Наверное, это Бог.

— Пожалуй. Как мы его назовем?

— Может, дадим ему имя Лео? Как тебе?

— Отлично придумано, сестренка. В самую точку. Тропу к абрикосу я пометила, ты легко сориентируешься. Удачи.

— Пока, сестренка.

Дня через два вылупятся самцы, и Королеве Элени будет из кого выбрать. Лео уже до смерти надоело торчать в лаборатории. Ну что за тема диссертации такая: частота спаривания у муравьев? Убить четыре года на исследования, которые в конечном счете окажутся никому не нужны и мертвым грузом осядут на полках Британской библиотеки. Со смертью Элени у Лео пропал весь интерес к работе. Теперь его влекла квантовая физика, и вместо того, чтобы разбираться со своими последними данными, он часами корпел над книгами из списка Роберто. Они регулярно встречались в университетской столовой, и Роберто как-то предложил посещать его семинар. Лео решил как следует подготовиться.

Десять студентов ждали Роберто. Тот появился одетый, как всегда, в джинсы и голубую рубашку.

— Терпеть не могу эти аудитории, — сказал он, — они напоминают мне школьные классы. Надо немного перестроить наши занятия. Для начала избавимся от столов.

Столы сдвинули к стене.