Мертвый месяц - Лада Кутузова

«Моя», – существо потянулось к ней птичьей лапой с загнутыми трубчатыми когтями.

Это утверждение вызвало такой всплеск ярости, что Оля выдала восьмиэтажный мат, который не каждому сапожнику доступен, а лишь одаренным студентам-гуманитариям. Она бросала грязные словечки в морду существа, наслаждаясь тем, как тот корчится в судорогах. А затем запустила молоток точно в лоб монстра. Молоток сделал несколько оборотов и застрял между рогами. Монстр покачнулся, от него пошел дым, и он исчез, оставив после себя запах тухлых яиц.

Эльза осталась позади вместе с наполовину выкопанной могилой. Тина запомнила предостережение подруги, но оно ничем не могло ей помочь. Тина чувствовала, что мертвых тянет к ней. Или ее к ним? А как разорвать эту связь, она не знала. Впервые она испытала сомнения из-за того, что избегала мертвых. Они не виноваты, что больше не к кому обратиться. Это только в фильмах медиумы косяками водятся, в реальной жизни таких людей мало. Но и брать на себя чужой груз не хотелось. И да, это могло плохо кончиться.

Обстановка вокруг все больше походила на мистический фильм, снятый на черно-белую пленку. Черное небо с лампой-луной и белый снег с силуэтами деревьев, заборов и домов. Между ними попадались могилы с крестами, словно кладбище перебралось в деревню. Тина не удивлялась: сегодня Самайн – праздник мертвых. Немудрено, что этой ночью она встретит гораздо больше их, чем живых. Это их право, их время.

Тина свернула на аллею. Тени огромных деревьев падали на снег темным ковром. Тина шла по дорожке, а над головой смыкались огромные ветви, образуя туннель. Стволы плотно примыкали друг к другу, и Тина невольно подумала, что в случае опасности выбраться отсюда будет сложно.

На одной липе висел куль. Тина подошла поближе и увидела, что это повешенный. Нестарый еще мужчина, просто одетый. Он открыл глаза и посмотрел на Тину. Она прошла мимо. Сразу же после этого раздался треск обрываемой веревки и шуршащий звук – словно что-то тяжелое волочили по земле. Оборачиваться Тина не стала.

Дальше покойников стало больше. Они висели на каждом дереве по несколько штук, будто новогодние игрушки на елке. Парни и девушки, мужчины и женщины, старики… Все, как один, открывали глаза, когда Тина подходила, а затем срывались вниз. Они брели, ползли, шагали за ней, она слышала лишь ошметки их разговоров.

– Это все водка. Сам не знаю, зачем петлю на себя накинул.

– Да я слышу – жена идет. Думал, она успеет меня вытащить. А ее соседка отвлекла.

– Я не хотела! Я собиралась на похоронах сказать всем, что они уроды и меня не ценили, а оказалось, это по-настоящему.

– Не жалею ни о чем. Не было у меня причины жить, не было. Пусть родные поймут и простят.

Тина не вслушивалась в слова, но они проникали в нее мимо воли. Забивались в уши как затычки, зависали мыслями в ее голове. Тысячи и тысячи тех, кто затянул узел на шее, тех, кто совершил последний шаг.

– Они уже дверь ломали, и тогда я прыгнула с десятого этажа…

– Я думал, там выход. Оказалось, окно. Это все из-за дряни, которую я выкурил.

– Мне не с кем было поговорить. Совсем не с кем. Вы представляете, что это такое?!

– Я по путям шла, наушники в ушах.

– Хотел сократить дорогу – до светофора целых двадцать метров было.

Тина заткнула уши: это было невыносимо! Она знать не хотела, почему они все умерли – это их проблемы. И все то, что они не успели сказать, попросить прощения, объяснить, передать весточку – это их груз, не ее. Но мертвые шествовали за ней, как огромная свита. И каждый надеялся привлечь Тинино внимание.

– Я же любила его!

– Думал, жена там водку прячет, а, оказалось, уксусная кислота. Пищевод себе сжег.

– А скорая не приехала.

– Кто ж знал, что из-за прививки можно умереть?

– Мать, коза, была из этих – за естественный иммунитет. Ну да, у нее-то самой прививки были сделаны.

Тина не выдержала и побежала. Мертвые струились за ней как шлейф вечернего платья.

– Можно помедленнее? У меня ноги переломаны.

– Мне уже восемьдесят. Стар я так быстро ходить.

– Может, поговорим по-человечески?

Голоса звучали все настойчивее. Тине чудилось, что, если мертвецы догонят ее, то разорвут на мелкие клочки, только чтобы получить хоть часть ее.

Наконец, она выбралась из аллеи и очутилась возле бескрайнего черного моря. По нему, словно лодки, скользили белоснежные ванны, наполненные красной водой. Люди, сидящие в ваннах, открыли глаза и увидели Тину. Они тянули к ней руки с перерезанными венами, а ванны, точно лебеди, скользили за Тиной, идущей по берегу.

– Мне сказали, это легкая смерть. Главное, воду теплее сделать.

– Ну ты же скажешь родным, что видела меня?

– Он женился, детей родил. А я как дура.

– Да они задолбали меня оценками! Отец вечно давил, а мать визжала, как свинья!

– Экзамен завалил. Думал, это катастрофа.

– Боль терпеть сил уж не было. А лекарства не помогали.

– Я столько всего не успел сделать. А хотелось.

– Вьюшку забыли открыть. Так и угорели всей семьей.

– Пожить бы еще. Разве это справедливо?

Идти дальше не было никакой мочи. Мертвые будто выпили всю энергию из Тины, она начала спотыкаться. Тина добрела до огромного валуна у кромки моря и села на него. Мертвые, как волны, накатывали на нее со всех сторон. Сзади к берегу приставали лодки-ванны. Из воды выходили умершие. Тина не знала, что делать. А мертвые выжидающе глядели на нее. Кто с надеждой, кто с ненавистью. Они все чего-то хотели от Тины. И только Тина желала одного – чтобы ее оставили в покое.

Подмышкой что-то затрепетало. Тина полезла туда и достала самолетик, последний привет Сашки, сделанный из обычного тетрадного листа в клеточку. Она развернула самолетик и спросила:

– Ручка у кого-нибудь есть?

Ей протянули сразу несколько. Тина выбрала огрызок карандаша и приготовилась писать.

– По одному, – велела она.

Мертвые не ссорились, не разбирались, где чья очередь, не пытались схитрить или скандалить. Они ждали своего часа, и никто никого не торопил. Тина записывала последние слова каждого, их обращения к живым и близким, приветы – все то, что они не успели или забыли сказать.

Тина не поднимала головы – она по-прежнему избегала встретиться с умершими взглядом, чтобы они не утащили ее за собой. Те неспешно подходили к камню, диктовали Тине слова, а затем отходили в сторону в ожидании чего-то. Тина экономила бумагу, писала мелким убористым почерком, но тетрадный листок словно растянулся в пространстве и стал многомерным – на нем появлялось все больше свободного места. Тина крутила лист то вправо, то влево, чиркала на нем то вдоль, то поперек – до конца он так и не заполнился.