Бледный всадник, Черный Валет - Андрей Дашков

СКЛАД ЗАПАСНЫХ ЧАСТЕЙ

ИНСТРУМЕНТ, МОДУЛИ, БИОЛОГИЧЕСКИЙ МАТЕРИАЛ

– Открывай! Аминь. – Голос Мамы раздался совсем рядом, над ухом. Священник до предела закатил зрачки, но увидел лишь темный раструб, торчавший из стены.

Он потянул за ручку.

Скрип, стон, ржавый скрежет. С большим трудом дверь поддалась. Багровый свет упал внутрь склада. Священник увидел сотни ящиков разных размеров, запаянные пластиковые мешки и нечто, похожее на огромный аквариум, но без рыбок. За толстым стеклом находились колбы. Это и было самое неприятное.

В колбах, наполненных раствором, застыли органы и части человеческих тел, а кое-где и зародыши на разных стадиях развития. Священник никогда не видел зародышей, за исключением выкидышей, но чем еще ЭТО могло быть?!. Его едва не стошнило – в который уже раз за одни сутки!

Телескопическое предплечье раздвинулось, удлиняясь и вводя человека в узкое длинное помещение склада. Он двинулся по единственному проходу, догадавшись, чего от него хотят. Он стирал пыль и читал маркировку на таре. Когда для этого нужно было наклониться, манипулятор увлекал его за шею вниз…

Проход между ящиками казался священнику бесконечным, хотя он преодолел всего каких-нибудь пять-шесть метров. Это были жутчайшие метры в его жизни. Чем дальше он ступал, тем становилось темнее вокруг. Безмолвие угнетало, как захлопнувшаяся крышка гроба… Увидев ящик с надписью «814-БОА», он схватился за него, однако реакция Мамы последовала незамедлительно:

– Поставь на место, кретин! – Пальцы, охватывавшие шею, сжались чуть сильнее – всего на несколько секунд. Достаточно, чтобы священник понял, каково оно – быть задушенным. – Сапер ошибается только один раз. Освежаю память: восемьсот семнадцатый бэ-о-а. Аминь.

Священник впервые заподозрил, что глаза реаниматора находятся повсюду и наблюдают за ним. Даже не глаза… Внезапно он вспомнил. Это называлось видеокамерами. Тогда кто такая «мама»? Или кто такой? Или что такое?.. Покосившись в сторону, он и в самом деле увидел камеры. Мертвый блеск линз; механическое движение; еле слышное жужжание моторов; электрический ток вместо крови… Дрожь пробрала его.

…Вперед, вперед. Наклон. Не то. Вперед. Наклон. Влево. Наконец-то. «817-БОА». Все сходится.

Маленький ящик. Вполне транспортабельный. Ты будешь доволен, механический ублюдок…

Манипулятор совершил сложный разворот одновременно с телом священника и повел его обратно, будто сенбернара на прогулке. Глаза попа были такими же печальными и красными, как у собаки этой породы. Он нес ящик, бережно прижимая его к животу. Появился еще один повод освободиться побыстрее – у священника переполнился мочевой пузырь. Но возле выхода из склада его снова остановили:

– Возьми пылесос, тупица. И спирт. Прочистишь мне извилины. «Пусть голова моя седа, зимы мне нечего бояться». «В голове моей опилки, да, да, да». Аминь.

К счастью, пылесос и наглухо запечатанная бутылка со спиртом находились в пределах досягаемости. Манипулятор помыкал священником, тому оставалось только наклоняться и хватать.

Тут его осенило. Что-то было не так в этой игре «Пойди и принеси». Судя по тому, что он увидел, реаниматор вполне мог обойтись и без его услуг. У Большой Мамы были «руки», были «глаза», был необходимый инструмент. С таким хозяйством не составляло труда заменить любой «орган» в любой момент…

Эта маленькая (а может быть, и большая) неувязочка не давала священнику покоя. Его не обманешь! Он вовремя догадался! Сознание собственной прозорливости придало ему смелости. Он спросит, обязательно спросит! Но как-нибудь потом.

Манипулятор привел его обратно к алтарю и поставил на четыре точки перед голубым шкафом. Душившие его пальцы разжались, но другой манипулятор продолжал удерживать шприц возле щеки священника. Тому ничего не оставалось, кроме как повиноваться. Освободившаяся «рука» принесла ему неплохо сохранившуюся отвертку. Он поковырял ею в замке и открыл дверцу шкафа.

Блок 817-БОА выглядел не самым значительным. Он и не был самым значительным – ведь вся эта штука еще… работала. И даже разговаривала… Священник когда-то видел фильм о человеке с прооперированными лобными долями. Довольно мрачненький фильм. Лучше сказать, безысходный фильм… Попу не хотелось думать, что он попал в руки того, с кем приключилась подобная неприятность. Но ситуация была очень похожей. А резь в паху – почти невыносимой…

«Восемьсот семнадцатый» держался на четырех винтах. Священник промучился с ними полчаса. Безрезультатно. Зато украдкой пописал под себя. Лужа получилась внушительная. Избавившись от лишней воды, священник испытывал громадное облегчение. Но недолго. Его очередная проблема называлась умным словом «диффузия» металлов. Он раздолбал шлицы винтов, однако те не поддавались. Отвертка стала бесполезной. Так он и доложил Маме – со смешанным чувством злорадства и страха. Умирать от яда не хотелось. Впрочем, и в качестве слесаря-ремонтника перспектив у него не было.

Огорчить хозяйку ему не удалось. Поставить в тупик – тоже. Кисть второго манипулятора придвинулась и услужливо вручила ему надфиль.

Пока священник спиливал головки винтов, Мама изливала ему душу.

Черный раструб извергал ручьи сентиментальной патоки и реки печали. Чайкой кричал об одиночестве. Рыдал о заброшенности и непонятости. Хныкал о загубленной юности… У священника уши вяли, а волосы становились дыбом. Впервые в жизни он слышал такой потрясающе логичный бред.

Под конец выяснилось, что оно долго СКУЧАЛО, ему было очень ОДИНОКО, оно хотело ЛЮБИТЬ, но любить было НЕКОГО. Оно спросило, не согласится ли священник послушать то, что оно СОЧИНИЛО за долгие годы вынужденной изоляции.

Священник не рискнул отказаться. Тогда оно ЗАПЕЛО, а он покрылся липким потом, словно услышал непередаваемо страшный шепот из межзвездной пустоты…

Итак, оно пело. Куплеты. Это был натуральный блюз, но священник не очень-то разбирался в подобных стилистических тонкостях. Его куда больше беспокоил шприц, который по-прежнему висел возле щеки.

…Ты разбил мое атомное сердце,

Ты разбил мое атомное сердце.

Теперь ты можешь умереть от радиации.

Прощальный гудок – два килогерца…

Священнику было знакомо слово «атомный». Оно обозначало что-то очень мощное и почти вечное. Атомный реактор. Атомный ледокол. Атомная катастрофа. Короче говоря, плохое слово. Ничего другого от реаниматора он и не ожидал.

– …Ну как? – поинтересовался голос Большой Мамы.

– У тебя действительно атомное сердце? – спросил он осторожно.

– Действительно, – процедила она едко. У нее явно опять испортилось «настроение».

Священник набрался смелости.

– Почему ты не заменишь блок сама?

Она оглушила его своим ревом:

– Болван! А ступени предохранения?! А блокировки?! А моральный кодекс?! А безопасность?! А совесть?!. Создатель был та еще сволочь! Блокировка – Его изобретение. Не могу осуществить самоуничтожение. Представляешь, как не повезло? Опять же с мастурбацией проблемы. Не могу даже откорректировать самое себя. Все приходится делать чужими руками. А жаль. Город на востоке мне очень нравится. Аминь.