Друзская сага - Виталий Каплан

Телефон Лии зазвонил. Она, бросив взгляд на экран вышла в смежную комнату. Мансур остался в кресле. Любопытство пересилило. Он подкрался к двери. Прислушался и обомлел.

Лии общалась с кем-то на арабском языке! Казалось, на родном, впитанном с молоком матери. Совсем не так, как говорят с акцентом и литературной спесью образованные чужаки.

Она вернулась. Продолжила разговор. Мансур раз за разом принялся вставлять арабские слова. Лии не обращала внимания. Это злило и сбивало с толку. Букия спросил напрямую. Почти, утверждая:

— Ты арабка…

— С чего ты взял?

— Твой разговор по телефону… Наверняка, ты хотела, чтобы я услышал.

Она отрезала на чистейшем арабском.

— Мне незачем оправдываться. Но ты хитрец… Тебе никогда не намекали, что подслушивать — невежество? Моё происхождение к нашим встречам не имеет отношения.

Возвращаясь домой, Мансур ощутил острое желание увидеть друзей. Поболтать, расслабиться в компании, где нет места лжи. Камиль оказался на работе. Зато Абу-Рабия от радости не знал, куда деться. Помчался к плите приготовить ужин.

— Нас поприжало, дружище. Рана поехала навестить отца. У него диабет. Инсулин и всё такое. У неё всё готово. Разогреть как-нибудь сумею.

Пока Амер возился на кухне, Мансур грыз орешки. Подтрунивал над приятелем.

— Эй, Абу Рабия! Кажется, ты забыл надеть фартук… Порядочная хозяйка в любом случае не встречает гостей неряшливо.

Тот не остался в долгу. Они долго препирались с удовольствием. После ужина, ещё пережёвывая последний кусок, Абу Рабия вытащил из шкафчика дежурную колоду.

— Как насчёт картишек? Осилим партейку на двоих? Кстати… Что там с тайными звонками? Нас оставили в покое? — беспечно спросил он, тасуя карты.

Мансур ответил наобум:

— Вроде, тихо. Может, разведка чудит. Занята тотальной прослушкой. Заодно припугивает… На всякий случай. Для отчётности.

Мансур как-то слышал от сослуживца, что полиция применяет такую практику. Но не верил. Для прослушки гражданских лиц требуется постановление суда. Тем паче для полицейских. Из прихожей застучали каблучки.

— Папа совсем плохой стал, — с порога пожаловалась Рана. Увидев Мансура, смутилась. Побежала на женскую половину. Поздоровалась по дороге.

— Привет, Мансур! Что-то тебя давно не видно… Как там Тафида и наследник? Ждём в гости семейством.

— Спасибо, Рана. Они в порядке. Как-нибудь нагрянем.

Игра не клеилась. Мансур засобирался домой. Не хотелось оказаться обузой. К тому же в последние дни Тафида слишком часто оставалась одна. Упаси, Господь! Трещинку в отношениях трудно починить. Особенно, если она превратится в расщелину.

Почти так и вышло. Как в воду глядел. Поцеловав жену, Буз опрометчиво отказался от ужина. И нарвался на скандал.

— Значит, Рана готовит лучше?

— Нет, любимая, ты — лучше всех. Рана не при чём. Заскочил к Абу-Рабии по пути. Ты же знаешь, он без застолья не отпустит.

— Я… тут… Как последняя дура! Стою день на кухне! Парюсь у плиты! Стараюсь угодить муженьку! Он, видите ли, у Раны трапезничает! Может, мне взять у неё на дому пару уроков по кулинарии? Как думаешь, она не дорого запросит?

Из глаз жены брызнули слёзы. Горе казалось искренним. Мансур окончательно расстроился. Благодушия как не бывало. Подумал: «Женщина в своём репертуаре! Нашла из-за чего! В конце концов! Не в постели же застала с любовницей!».

Дело шло к ночи. Мансур питал надежды на «примирительный секс». Амир давно уснул. Тафида гремела на кухне кастрюлями. Попробовал проголодаться. Уловка принесла утешительный результат. Под пристальным взглядом жены пришлось поглотить несчётное количество шиш-барак, друзских пельменей, сваренных в йогурте с перцем, чили, луком и оливковым маслом. О сексе не могло быть речи.

Сон долго не шёл. Они проболтали до полуночи. Пока не заснули в блаженных объятиях. Как, бывало, в первые месяцы после свадьбы.

Молва разнесла по деревне слух об освобождении крамольника Буза Асада. Приправила толками и сплетнями. Как обычно, нашлись недоумевающие. Но больше сочувствующих. Друзья же решили отметить возвращение товарища из тюрьмы. Жареная на природе баранина, мате[20] и вино, кальян по кругу и песни. Это придавало вылазке особенное настроение. Ощущение подлинного братства. Халаби замечательно владел удом — старинным арабским инструментом, праотцом гитары и лютни. Так было и в этот раз. Насытившись, стали выразительно посматривать на Халаби. Вместе, не договариваясь. Акель не стал упираться.

— Буз, свари кофе, — попросил он. Пока Асад возился над огнём с туркой, расчехлил инструмент. Настроил струны. Лицо его преобразилось. Словно, бесследно разгладились шрамы. Глаза потеплели. Губы сошлись в нить улыбки. Он поставил инструмент на колено, прижал к груди.

— Если правильно помню, есть у Низами:

Хнифас, подобравшись поближе, попросил:

— Давай нашу… Вторая Ливанская война…

Халаби кивнул. Согласился, трогая струны:

— Её и в Первую Ливанскую пели…

Медиатор, вырезанный из орлиного пера, пробудил бас-струну. Разом поднялись. Стали в рост. Голоса сплелись. Сначала негромко. Но после окрепли. Отпугнули койотов:

Припев витал едва слышно. После каждого куплета звучал жалобой. Или последней мольбой:

Помолчали, зная, что скажет Акель. Всегда одно и то же. Со скрежетом над кадыком: