Корвус Коракс  - Лев Гурский

Я молча замотал головой, и по моим жестам и мимике Фишер догадался, что его красивая идея меня не слишком увлекла.

– Какой ты все же капризный, Иннокентий, – попенял он мне. – Терпеть на борту жмурика ты не хочешь, выбрасывать его за борт тоже не хочешь. Ты, наверное, в детстве так же мучил родителей: ах, манную кашу я не буду, дайте марципанов! А мы, дети голодных лет, рады были грызть макуху, то есть жмых, и о манной каше могли лишь мечтать… Хотя она, между нами говоря, действительно гадость. Я сам ее не переношу. Вообще не понимаю, как нормальные люди едят ее и не давятся? Там же комочки! Еда ведь не просто калории…

После этих слов старик покосился на мою полупустую корзинку, ненадолго задумался о чем-то и внезапно объявил мне:

– Все! Пора тебе, деточка, принимать вахту. Бери штурвал и смени меня минут на двадцать. Ничего особенного делать не надо, главное – следи за стрелкой альтиметра. Не сечешь? Показываю. Смотри, чтобы во-о-он та узкая фиговина не очень отходила от той длинной хреновины, а если отойдет, подкрути вот эту круглую штукенцию… Теперь ясно? Умничка. Значит, ты пока порули, а я прогуляюсь в банкетный зал, найду нормальный продпаек. При таких ничтожных запасах, что ты нам добыл, мы через десять минут с голоду околеем… Заодно взгляну на твоего клоуна-покойника. Может, соображу на месте, как с ним обойтись половчее…

Управлять дирижаблем и впрямь оказалось легко. Во всяком случае, за те четверть часа, пока Фишер отсутствовал, узкая фиговина не отклонялась от длинной хреновины – а потому я не превратил «Челси» в воздушный «Титаник» и был горд своими успехами. Мы шли прежним курсом. Москва в иллюминаторе расстилалась подо мной, творожные сгустки облаков то обступали нас, то рассеивались, и я даже сумел отвлечься от навязчивых мыслей о мертвеце. Впрочем, ненадолго: вскоре Вилли Максович напомнил мне о моей находке.

Старик появился в рубке, нагруженный туго набитым мешком, но если бы только мешком! На левом плече Фишера гордо восседал наш К. Коракс, а через правое – представьте мой ужас – было переброшено тело клоуна. Мысленно я застонал. Морг, который я пытался выкорчевать из памяти, сам без приглашения заявился в гости. Спасибо еще ворон, проявляя тактичность, на труп не заглядывался, клюва не точил. Хотя, скорее всего, носитель был просто слишком сыт для того, чтобы интересоваться покойниками…

Фишер сгрузил тело на пол в углу пилотской кабины и турнул меня с пилотского кресла. Забрав себе руль, он укоризненно прогудел:

– Стыдись, Иннокентий! Ты сообщил непроверенные сведения. А знаешь, как это в разведке называется? Дезинформация. Деза! И пожалуйста, не криви мордочку. Я не придираюсь, факты налицо. Прежде всего, он не клоун. Разве тебе трудно было залезть к нему в карман и найти документы? Я залез и нашел. Вот паспорт с московской пропиской, вот служебное удостоверение. Видишь, его зовут не Бим, не Бом, не Олег Попов, а Аким Степанович Каретников, и он не из цирка, а из газеты «Новый Коммерсант». Ты же следишь за прессой, сам говорил. Не знаешь такого журналиста?

Вздрогнув, я подумал о роковых превратностях судьбы. Еще вчера я читал в «НК» бодрую и едкую статью о Рыбине, и вот уже автор статьи лежит в метре от меня – тихий, мертвый, с чужим красным носом.

– Знаю, – мрачно ответил я. То, что клоун оказался ненастоящим, ничуть меня не успокоило. Для кого-то смерть репортера тоже, наверное, плохая примета. Может, еще и похуже, чем смерть клоуна. – Пишет про политику и про разное… В смысле писал… Не пойму, чем он здесь занимался, в этом цирковом прикиде?

– А что еще он может делать на подобном объекте? – в свою очередь удивился Вилли Максович. – Только одно, без вариантов, – собирать информацию. Журналисты – те же разведчики, просто работают они не на Центр, а на карман, и выучка у них несерьезная. Ни тебе стрелковой подготовки, ни основ рукопашного боя, ни актерских курсов. Потому они так легко прокалываются…

– Думаете, его тут разоблачили и… того? – сообразил я.

– Ничего такого я не думаю. – Фишер покачал головой. – Ты, деточка, чересчур торопишься и делаешь поспешные выводы. А поскольку ты впечатлительный, тебе вечно мерещатся страшилки… Смотри и учись! Маленькое чудо. – Вилли Максович взял линейку, прицелился и точным броском угодил клоуну прямо в накладной нос.

Не успел я ахнуть от такого неуважения к покойнику, как красный клоунский нос внезапно задвигался. Вместе с фальшивым клоуном.

– М-м-м-м… – замычал покойник, приоткрыв один глаз. – Ну чего вы… опять?.. Видите же… я отдыхаю…

– Заткнись, четвертая власть, – беззлобно произнес Фишер, а мне сказал с укором: – Хреновый, Иннокентий, из тебя следопыт. Пьяного с мертвым перепутал. Еще одна деза, покрупнее первой. А если бы я выкинул его, не проверив?.. Ладно, не страдай, я бы все равно сперва пощупал пульс. Да и в конце концов лопухнулся ты не сильно: тут люди и поопытнее тебя могли облажаться. В этой фазе внешние приметы похожи, если не особо принюхиваться…

Несколько секунд я переживал невероятное, ни с чем не сравнимое облегчение. Я был счастлив, что так ошибся – пускай и выставив себя придурком. В душе моей радостно пели птицы – даже те, которых Создатель не наградил ни голосом, ни слухом. Но едва первая эйфория улетучилась, как газ из открытой шипучки, а я снова стал чуть-чуть соображать, до меня дошло, что нетрезвый Каретников, пожалуй, страннее, чем мертвый. Из всех его газетных текстов, мною читанных, ну никак не выходило, будто их автор – алкоголик.

– Зачем же он так набрался? – с недоумением спросил я.

– Издержки профессии, – объяснил Фишер. – Хочешь общаться – жертвуй здоровьем. Такое бывает у Дедов Морозов и, само собой, у разведчиков. Помнишь, я рассказывал тебе про Леньку Велюрова? Он же не с бухты-барахты стал запойным, а пристрастился к этому делу перед финской, когда служил в штабе Маннергейма. Ленька по легенде изображал чистокровного чухонца. Изображал, изображал и доизображался. Слишком хорошо вжился в образ. Северные народы слабы на спиртное, это как-то с внутренней химией связано…

– Свя… за… чего? – Каретников вновь открыл один глаз, но уже другой, окинул мутным взором пилотскую рубку, нас с Фишером, задержал взгляд на вороне и пробурчал: – И вы тоже… туда же?.. ловить?.. Гы… Ну даете… Он и вас… подписал на это дело?..

– На какое еще дело? Кто подписал? – в пьяном лепете мне почудился какой-то важный смысл, но я пока не мог его уловить.

– Известно кто… ик… ик… – забулькал несостоявшийся труп. – Он самый, один такой… у нас… Главный наш дрррр…

– Дрррр-овосек? – Я попытался договорить слово за него.

– Неее… не овосек! – заупрямился Каретников. – Ты чего, он натурал… Жинник! Дрррр… уж… жинник. Старший, значит, пи… пионер… вожатый… Из Пионерской, значит, дру… шины… жины… дружины. Пэ-Дэ… Ну феня же… ой нет, зачем нам феня?.. Нет! Фе-дя… Утро…

– Утро? – переспросил я. – То есть время суток?

– Да не утро, а утро… – простонал фальшивый клоун. – Ты дослушай… утро… хин! Вот! Утро… хин! Фамилие у Феди такое… Оно всех на уши поставило… включая бомонд… Найдите, грит, какого-то ва-а-ажного во-о-орона, прям свербит у него… А чего ва-а-жного в нем, не выдает, сопляк… Но награда при… кольная… да… Тик-так… тик… ик…