Розеттский ключ - Уильям Дитрих

— Аллах защитит нас, — обещали другие.

— Как он защитил Яффу?

— Послушайте, я пока не нашел Грааль, — прошептал я Нажаку, — но он существует… это книга… и если вы убьете меня, то сами никогда не найдете ее. Еще не поздно договориться…

Он ткнул меня в спину острием сабли.

— Вы собираетесь совершить ужасное преступление! — прошипел я. — Мир не простит вас!

— Чепуха. Война списывает все преступления.

В самом начале этой истории я уже описал надвигающуюся казнь. Одним из замечательных ощущений, связанных с осознанием смерти, является обострение всех чувств. Словно легкокрылый мотылек, я ощущал малейшую вибрацию воздушных масс, мое обоняние различало запахи моря, крови и апельсинов, босые ноги чувствовали каждую песчинку на берегу, а в ушах громко отдавались еле слышные шорохи и щелчки заряжаемого оружия, взмахи грив и перетаптывание застоявшихся лошадей, жужжание насекомых и крики птиц. Как же не хотелось умирать! Люди рыдали и молили о пощаде на дюжине языков. Над плененной толпой разносился приглушенный молитвенный гул.

— По крайней мере, я утопил ваших проклятых змей, — вяло заметил я.

— Зато вскоре вы почувствуете, как пуля вонзается в тело, — ответил Нажак. — И не одна: пальба тут будет нешуточной. Я надеюсь, вы будете долго мучиться, истекая кровью, — свинец наносит отвратительные раны. Пули сбивают с ног и выворачивают кишки. Я лично предпочел бы змеиный яд, но такой расстрел практически не хуже.

Увидев, что на нас нацелились мушкеты, он быстро отошел в сторону.

— Огонь!

Земля содрогнулась от оглушительного грохота, и первые ряды пленников зашатались. Пули достигали цели, в воздух взлетали обрывки плоти и фонтаны крови. Так что же спасло меня? Мой темнокожий сосед, в мольбе воздев руки, побежал за Нажаком, будто этот головорез мог даровать помилование, и заслонил меня от мушкетов как раз в момент первого залпа. Полученные пули опрокинули его на спину, и я оказался под кратковременным щитом. С криками падали раненые, и на меня пролилось так много крови, что поначалу я испугался, что тоже ранен. Некоторые пленники рухнули на колени, а часть бросилась прямо к рядам французов. Но большинство, включая меня, почти подсознательно устремилось к морю.

— Огонь!

Громыхнул второй ряд стрелков, и пленники задергались, кружась и падая в смертельной пляске. Мой сосед словно поперхнулся, изо рта у него хлынула кровь; другому снесло макушку, и его голова скрылась в брызгах красного тумана. Волны взметнулись вверх слепящей завесой, приняв в свои объятия сотни людей, пытавшихся избежать ужаснейшего и невообразимого кошмара. Некоторые падали и со стонами продолжали ползти по мелководью. Другие продолжали бежать, схватившись за раненые руки или ноги. Призывы к Аллаху звучали безнадежно.

— Огонь!

Надо мной засвистели пули, я нырнул и поплыл по дну, осознав при этом, что большинство турок вокруг меня даже не умеют плавать. Стоя по грудь в воде, они, казалось, оцепенели. Я проплыл несколько ярдов и оглянулся назад. Частота выстрелов снизилась благодаря тому, что часть солдат бросилась вперед, примкнув штыки. Раненых и парализованных страхом людей закалывали, как свиней. Остальные французы спокойно перезаряжали ружья и, переговариваясь друг с другом и указывая на очередные мишени, целились в тех из нас, кто уже достиг воды. Залпы превратились в общую беспорядочную стрельбу.

За меня цеплялись тонущие пленники. Я отвязался от них и продолжал бегство.

Примерно в пятидесяти ярдах от берега светлела полоса плоского рифа. Он скрывался под волнами всего на глубине одного или двух футов. Многие из нас доплыли до этого каменистого возвышения, вскарабкались на него и поползли в сторону морских глубин. При этом мы стали отличными мишенями; многие внезапно замирали, дергались и падали в уже порозовевшую пенную воду. Гавань за нами кишела ныряющими головами и спинами раненых или утонувших турок, а французы бродили по мелководью с саблями и секирами.

Это было безумие! Чудесным образом я оставался невредимым, пока Наполеон следил за казнью с вершины дюны. Преодолев риф, я нырнул в глубину с безнадежностью отчаяния. Куда я мог доплыть? В замешательстве я вяло перемещался за дальним краем рифа, наблюдая, как толпятся вверху пленные и падают, найденные в итоге очередными пулями. Не Нажак ли там яростно носится по берегу, выискивая мой труп? Изгибаясь к набережной Яффы, риф заметно повышался и выступал из воды. Может быть, за ним найдется укромное местечко?

Бонапарт, как я заметил, уже удалился, не имея желания досматривать до конца устроенную им бойню.

Я доплыл до выступающей из воды скалы, на которую уже карабкались прискорбно заметные, как мухи на бумаге, люди. Французы спустили на воду небольшие баркасы, чтобы прикончить уцелевших пленников.

Не представляя, что делать, я опустил голову под воду. Открытые глаза позволили мне увидеть дрыгающиеся ноги людей, которые цеплялись за наше ненадежное убежище, и туманную синеву вокруг уходящей вниз скалы. На глубине темнел провал подводного грота. В таком безвыходном положении он выглядел благословенно удаленным от ужасного шума, царящего на поверхности. Я нырнул и вплыл туда, вытянув руки. Они натыкались на острые и скользкие изгибы известняка. И вдруг моя протянутая вверх из последних сил рука оказалась на воздухе. Я вынырнул на поверхность воды.

Мои легкие вновь наполнились воздухом! Я оказался в воздушном кармане подводной пещеры, еле освещенной лучом света, падавшим из узкой щели над моей головой. До меня вновь донеслись крики и выстрелы, но приглушенные каменной толщей. Я не смел крикнуть о своей находке, чтобы не выдать французам спасительное убежище. В любом случае места в моей крохотной пещерке едва хватало для меня самого. Поэтому я, дрожа всем телом, погрузился в терпеливое ожидание, оцепенело слыша, как бьются о скалы деревянные корпуса лодок, грохочут последние выстрелы и последние стоны пленных затихают под ударами сабель или штыков. Солдаты действовали с методичной расчетливостью; им не хотелось оставлять живых свидетелей.

— Вон там! Добей еще одного!

— Погляди, вон корчится какой-то дохляк.

— Вон еще один, прикончи его!

Наконец все стихло.

Я остался единственным выжившим.

Когда все проклятия и вопли сменились тишиной, я осознал, что все-таки выжил, все сильнее дрожа от холода. В Средиземном море не слишком большие приливы, поэтому риск утонуть был невелик. На казнь нас вывели утром, но только на закате я осмелился покинуть свое убежище. Моя кожа посинела, как у разбухшего от воды утопленника. Одежда порвалась в клочья, и зубы выбивали барабанную дробь.

Что дальше?

Я окоченело передвигал конечностями, удаляясь в морскую даль. Мимо проплыла пара трупов. Я видел, как вырисовывается на фоне неба догорающая Яффа, окаймленная огнями тлеющих углей. В достаточно ярком звездном свете проступали темные силуэты прибрежных кустов и деревьев. Между ними проглядывали костры французов, и до меня доносились случайные выстрелы, крики или взрывы горького смеха.