Железные паруса - Михаил Белозёров

– Привет, – Он высунулся, повис на руках: коридор по обе стороны был пуст.

– Д-д-д-ж-ж…

– Джованни? – догадался Он.

– Да. – Кивнул человек, и на мгновение стал похож на преданную собаку: углы рта поехали в стороны, глаза распахнулись восторженно.

– Бегунью видел? – быстро спросил Он.

У Джованни были слишком эйфорический взгляд и слишком замедленная реакция, чтобы дожидаться ответа.

– Ладно. – Решил Он и затащил его в номер. – Сам все расскажешь!

– Ру-ру-ру-ж-ж…

Где-то в коридоре скрипнула дверь и родились неясные звуки.

– Ружье, – догадался Он.

Человек радостно закивал и сделал шаг в коридор:

– Та-та-там…

Природа явно не поскупилась: он был крупный и сильный, с широкой, крепкой костью, однако, как и все, одетый в какое-то рванье и босой. В разрезе рубашки бугрились мышцы.

Кто же ты такой? с интересом подумал Он.

И вдруг человек испуганно сжался. Издали донеслось:

– Джованни, детка, где же ты?!

У него сделалось виноватое лицо, и он словно стал меньше ростом. Потряс головой – не выдавай, и Он догадался, ружье – это тайна.

– Джованни. – Старуха, не видя их, двигалась по коридору.

Они бесшумно притворили дверь и затаились.

Старуха прошаркала мимо:

– Джованн-н-и-и!

Ее внук радостно оскалился и, обернувшись, приложил палец к губам. Рот остался открытым, как размокший в луже кораблик.

– Ну где ты, несносный ребенок!

– Она не-не-не…

– Не найдет, – догадался Он.

– Да-а-а… – обрадовался Джованни, на его губах запузырилась слюна.

– Ты от нее убежал? – спросил Он.

– Да, – обрадовался он еще больше тому, что кто-то его понимает.

– Ну ладно. Что ты знаешь насчет девушки?

– Я-я-я… люблю ее, – произнес он и покраснел. – Бабушка велит жениться…

– Что ты решил? – спросил Он очень серьезно.

– Я не хочу, – ответил сумасшедший очень спокойно.

– А где ты видел ружье? – спросил Он.

– Та-а-ам… – Он махнул рукой в сторону гор.

Но в этот момент дверь распахнулась под твердой рукой:

– Джованни! – Старуха схватила его за руку. – Ты еще не выполнил моего задания!

Взглянула укоризненно краем глаз:

– Всегда такой…

– Только разбудил меня, – успокоил Он ее.

– Он еще слишком мал, – ответила Старуха, пряча глаза, – чтобы общаться с взрослыми.

Она словно боялась чем-то выдать себя, выдать свои страхи и планы, возможно, она была коварнее, чем Он предполагал. Завтра же уйду, решил Он, Бегунью увижу и уйду. О ружье Он даже не вспомнил.

Джованни плакал. Он выглядел очень несчастным. Слезы текли по пухлым губам и щетинистому подбородку.

Старуха, гремя саблей, откуда-то из юбок достала платок и вытерла слезы. Внук безвольно стоял перед ней, позволяя проделать операцию с платком и собственным лицом.

– Не слушайте его, – говорила Старуха, – он вам такого наговорит, – почему-то услужливо улыбнулась, ее всамделишная сабля торчала, как лисий хвост. – Век не забудете. Приходите лучше ужинать, приходите… – И, подталкивая внука в зад, удалилась, забыв прикрыть за собой дверь. – Что ты ему наговорил? Что ты ему наговорил? – Услышал Он в коридоре. – Что?

* * *

– Выпьем! – миролюбиво предложил Толстяк, и пиво зашипело под его пальчиками-сосисками.

Они едва прошмыгнули мимо самодвижущейся картины – теперь слоны наступали рядами, как римская фаланга. Казалось – мгновение и они ступят в зал, прошествуют грозно, как неумолимый рок, и растопчут, сотрут в порошок. Но в самый последний момент они рассыпались на множество иглоподобных рогов и сворачивали за края картины. Только пустыня, откуда они начинали шествие, казалась реальной и настоящей, но от этого не менее страшной, со своим диском-солнцем и уходящими вдаль фигурками. У них не было времени разглядывать, потому что:

– Выпьем, – настойчиво сипел Толстяк, поглощая очередную банку. Смятая гора их лежала на газоне рядом с ним. – Выпьем и забудем…

В своем стремлении напиться он был неутомим, как морская волна.

– Жизнь – это постоянное воспроизводство дерьма!

Сейчас он на меня бросится, решил Он, но на этот раз я его уложу одним выстрелом. И тут же вспомнил, что забыл пистолет под подушкой в номере.

Они вздорили и в девяностом, и в девяносто пятом, – то есть во всех тех случаях, когда их сводила судьба. Клопофф имел привычки мелкого человечка – были криклив и необязателен, задирист и скандален. Первым занимал душевую и место у цирюльника. Любил пользоваться чужим кремом и полотенцем.

– Если бы ты меньше пил, – неожиданно произнесла Старуха, может быть, и нечего бы не вышло.

– Бабушка, – кротко произнес Толстяк, – не действуй мне на нервы. С утра я питаюсь пивом. Одним пивом. Только пивом и ничем, кроме пива. А теперь уже вечер, значит, сам бог велел.

– Тьфу ты, черт рогатый! – выругалась она. – Старый обжора, чтоб ты залился этим пойлом.

Она, как и все люди, взывала к свидетелям, но делала это неосознанно, как в запале.

– Не шуми напрасно. Лучше скажи, как там lenticularis?

– Не знаю, – грубо оборвала его Старуха. – Болтаешь неизвестно чего.

– Точно, – протрезвел Толстяк, – болтаю. – Прикрыл веки и повращал глазами. – Ты ведь ничего не понял! Не понял?

– Не понял, – сознался Он.

– Сейчас он напьется и будет плакать, – поспешила объяснить Старуха, словно они коснулись запретной темы.

– Все равно тебе сегодня не повезло, – подразнил ее Толстяк. – Все равно ничего не выйдет…

– Пей свое пиво и молчи!

Казалось, она ненавидит его и не могла этого скрыть. Потом вдруг переменилась в лице:

– Я вас познакомлю…

Его ждало разочарование. По дорожке со стороны моря приблизилась пара: Бегунья и ее спутник.

– Мелетина, – представилась она, – Мака…

Он уже знал ее. Только не помнил, с какого момента – с того ли на берегу, или раньше. Память на этот раз подвела его. Давно Он не вспоминал своего прошлого или устал его вспоминать.

Он же весь породистый, как профиль на долларе, с красивой ямкой на квадратном подбородке и крепкими челюстями, протянул руку, от пожатия которой Он поморщился.

– Андреа, пятьдесят первая база… штат Невада… Озеро Конюха…