Семейные драмы российских монархов - Александр Музафаров

Забывают также и ещё об одном обстоятельстве — Франция и её союзники Семилетнюю войну проиграли, Англия и её союзники (в том числе Пруссия) выиграли. Внезапным следствием крутого внешнеполитического поворота России стал её переход из побеждённой коалиции в ряды победителей.

Впрочем, мир с Пруссией был для императора не целью, а средством реализации его собственного внешнеполитического замысла, известного как Кильский проект. Обычно его рассматривают как свидетельство ограниченности Петра III, его стремления подчинить интересы России интересам его маленького голштинского герцогства, заставить русских солдат проливать кровь ради своего мелкого самолюбия. В реальности же всё обстояло гораздо сложнее. Политика Петра Фёдоровича строилась на тесном увязывании интересов России и Голштинии, взаимовыгодном для обоих сторон.

Киль. Для любого любителя военно-морской истории это название стоит в одном ряду с такими знаменитыми военными портами, как Розайт и Скапа-Флоу в Великобритании, Норфолк в Соединённых Штатах, Брест и Тулон во Франции, Кронштадт и Севастополь в России. Киль — колыбель германского флота и одна из лучших военно-морских гаваней на Балтике. Обладание этим портом открывало колоссальные возможности и в корне меняло расклад сил в Балтийском регионе. Вот какой приз лежал на кону для Российской империи!

И тут самое время вспомнить, что впервые интерес к Голштинии и её столице проявил создатель русского флота Пётр Великий. Именно в этом заключался один из главных резонов, убедивших его отдать свою дочь за изгнанника с берегов Балтики. Царь мечтал «ногою твёрдой стать при море», но все российские гавани — Петербург, Ревель и Рига — в зимнее время скованы льдом. А Кильский порт не замерзает и в самые лютые зимы. В 1727 году Россия пыталась решить вопрос о Шлезвиге в пользу Голштинии, не забывая при этом о себе. Лишь угроза войны с Великобританией и Швецией заставила правительство Екатерины I отказаться от этих планов. Но о них не забыли.

Момент для их реализации в 1762 году был исключительно удачным — ведущие европейские державы, ослабленные Семилетней войной, вряд ли могли бы серьёзно вмешаться в конфликт между Россией и Данией. Пруссия, согласно заключённому союзному договору, не только признавала права Голштинского дома на Шлезвиг, но и обязывалась выставить двадцатитысячный военный контингент в случае, если дело дойдёт до войны.

Основу русских войск, которые планировалось привлечь к этой операции, должны были составить корпуса Чернышёва и Румянцева, задержавшиеся в Германии после выхода России из войны в качестве союзных для прусского короля. Также предполагалось задействовать гвардию, посадив её на корабли Балтийского флота в качестве десанта.

При таком раскладе сил до реальных боевых действий дело, скорее всего, не дошло бы — Дания приняла бы российский ультиматум и уступила бы Шлезвиг-Голштинскому дому.

Как бы изменилась политика России, при условии обладания ею одной из ключевых стратегических позиций в Западной Балтике, сказать сложно. Если бы проект Петра III имел успех, Российская империя получила бы пусть изолированный, но плацдарм для вмешательства в германские дела, а русский флот, базируясь в Киле, заметно усиливал бы своё значение. Неизвестно, правда, как долго сохранилось бы такое положение вещей — Англии, как мы знаем из истории, так и не удалось удержать за собой Ганновер. Процесс объединения Германии в единое государство был объективным историческим процессом, и остановить его не удалось бы даже такой державе, как Российская империя. Но в любом случае нельзя говорить о том, что, готовясь вернуть себе Шлезвиг, Пётр III действовал исключительно в узких голштинских интересах. Его проект открывал красивую, хотя и отягощённую многими рисками альтернативу для внешней политики и стратегии России в Европе.

Преобразования Петра III в области внутренней политики и отношение к ним русского общества лучше всего описал французский дипломат Фавье в 1761 году: «Погружённые в роскошь и бездействие, придворные страшатся времени, когда ими будет управлять государь, одинаково суровый к самому себе и к другим».

Насколько эти слова были справедливы? Выше уже упоминалось, что, как государь, вступивший на престол на законных основаниях, Пётр мог быть более уверен в своих силах, чем его предшественницы, но был ли он таким? Был ли он на самом деле «государем, суровым к самому себе»? Факты свидетельствуют об изрядном трудолюбии молодого царя. «Полное собрание законов Российской империи» за 186 дней его правления зафиксировало 192 законодательных акта, подписанных лично государем, — манифесты, именные и сенатские указы, резолюции и т.д. Более чем по одному в день! В реальности таких документов было ещё больше — в собрание законов не вошли указы о присвоении чинов, о денежных выплатах, некоторых конкретных вопросах, а также устные распоряжения императора (в Российской империи они также имели силу). Свой последний указ Пётр III подписал в Ораниенбауме 28 июня 1762 года. В столице уже вовсю бунтовала гвардия, а царь, ещё ничего не знавший об этом, подписал указ об отмене отсрочек по банковским ссудам вплоть до нового указа, которого по понятным причинам так и не последовало. А ведь помимо законодательной деятельности была ещё и дипломатическая, и инспекционные поездки государя, смотры войск и т.д. Таким образом, первые полгода своего правления Пётр Фёдорович провёл в трудах и заботах. Был ли он «суровым к себе», нам неизвестно, но трудолюбия и усердия ему было не занимать.

Что касается «суровости к другим», то здесь мы видим скорее не суровость, а требовательность. Подражая своему деду, а вернее — его идеальному образу, который в то время уже начал складываться, новый император решил подтянуть дисциплину государственных служащих и начал с самого верха.

7 февраля 1762 года в восемь часов утра государь неожиданно появился в Сенате и застал там только нескольких сонных канцеляристов. Спешно собранным сенаторам было сделано царское внушение на предмет более тщательного выполнения своих обязанностей. Впрочем, никаких наказаний не последовало — Пётр Фёдорович был милостив, в ссылку никого не отправил и даже говорил тоном нестрогим.

Из числа указов, принятых за полгода правления третьего императора, наиболее известными и наиболее значимыми являются три:

1. Указ об упразднении Тайной канцелярии от 16 февраля 1762 года.

2. Манифест «О даровании вольности и свободы всему российскому дворянству» от 18 февраля 1762 года.

3. Серия указов о раскольниках и церковных делах, принятых в феврале 1762 года.

Говоря о первом из перечисленных указов, иные публицисты и авторы художественных произведений приводят его как пример глупости императора — вот, мол, разогнал собственные органы безопасности, за что и поплатился. В основе такого мнения лежит ложное, но весьма укоренившееся в обществе представление о Тайной канцелярии как о некоей предтече органов государственной безопасности. Характерным примером такого подхода являются многочисленные исследования по истории органов государственной безопасности в России, авторы которых в историческую часть непременно включают рассказы об опричниках Ивана Грозного, Приказе тайных дел Алексея Михайловича, Преображенском приказе Петра Великого и, конечно, Тайной канцелярии. Видимо, историков в этой сфере несколько смущает факт, что государство Российское существует больше тысячи лет, а органам госбезопасности нет ещё и сотни. Вот и пытаются удревнить историю.