Дом Ночи - Дмитрий Колодан

– Вы нашли ее? Вы знаете, где она?

Человек-олень опустился перед ним на корточки, чтобы их глаза оказались на одном уровне. И Сикорский почему-то съежился, вжался в спинку кресла-каталки и вцепился в подлокотники.

– Нет, старый человек, – сказал человек-олень. – Прости… Мы были в самых дальних уголках Леса, на мертвых болотах и за черной рекой… Но мы не встретили ту…

Дальше Ива не услышала, кто-то подтолкнул ее в спину, и она оказалась у бочки. Доброзлая Повариха склонилась к ней, заглядывая девочке прямо в глаза. Зрачки Розы были огромными, а белки казались оранжевыми. С каждым выдохом из ее рта вырывалась облачко пара: ночь была холодной. Правда, Ива этого совсем не чувствовала. Наоборот, ей казалось, что во дворе сейчас жарко, как в Котельной или на Кухне, когда Роза готовит ужин.

– Ну что, чертовка, готова к танцам? – пророкотала Повариха.

Она плеснула в протянутую чашку сидра, наполняя ее до краев. «Кровь осени» потекла по пальцам, холодя кожу и пощипывая под ногтями.

– А Кати умеет танцевать ирландские танцы, – поделилась Ива. – Она и меня научила!

– Неужто? – Роза покачала головой, наполняя кружку Кати. Та глядела на нее с восхищением и с опаской. – Я помню время, когда это считалось неприличным.

Держа чашку двумя руками, Ива сделала большой глоток. Сидр обжег горло. Он оказался гораздо крепче, чем Ива думала, глотнуть его было все равно что глотнуть чистого пламени. От неожиданности Ива закашлялась, а Повариха от всей души хлопнула ее по спине так, что у Ивы чуть глаза не выскочили из глазниц. Но все равно она была ей благодарна. Вкуса сидра Ива сперва не почувствовала. Честно говоря, первым ее желанием было все выплюнуть и прополоскать рот – чем угодно, хоть щелоком, которым Повариха чистила сковородки. Лишь бы только погасить огонь во рту. Слезы брызнули из глаз, из носа потекло… Ива глубоко задышала, глотая воздух с такой жадностью, будто вынырнула из-под воды. И вот тогда исподволь и появился вкус. Кристально чистый вкус осени, такой, что не описать словами. Словно десятки, сотни тонких ноток слились в один мощный аккорд. По телу разливалось тепло, принося с собой странную слабость в мышцах. У Ивы подогнулись колени.

– Держись крепче, малышка, – сказала Повариха, склонившись к девочке. – У этой осени горячая кровь. И присматривай за своей подружкой. Как бы она не натворила глупостей.

– Глупостей? – удивилась Ива. Один глоток сидра, а у нее уже звенело в ушах, будто в голове роилось облако комарья. – Каких еще глупостей?

– Кто знает? За вами, мерзавками, нужен глаз да глаз. Вы так и норовите влезть куда не звали. Танцуйте, но помните – это не ваш Танец…

Но Ива ее уже не слушала. Откуда зазвучала музыка, она не поняла. И была ли это музыка вообще? Куда больше похоже на шум ветра в листве, на гудение крови в ушах, сквозь которое пробивался тяжелый монотонный ритм. Словно где-то далеко, но не снаружи, а внутри застучал большой барабан. Бом, бом, бом… Ива топнула ногой – раз, другой, не в силах совладать с накатившим желанием скакать и прыгать. Повернувшись, она заметила, что и Кати притоптывает и пританцовывает на месте. На ее лице появилось отрешенное выражение, серые глаза словно подернулись льдом.

Бом, бом, бом…

Еще один глоток сидра… Чашка выпала у Ивы из пальцев, но она не стала ее поднимать. Обернувшись к костру, Ива увидела Матушку – она танцевала. На фоне пламени виднелся извивающийся черный силуэт. Словно высокое тонкое деревце, терзаемое яростными ветрами. Волосы ее развевались, длинные руки плели странные узоры. Вокруг Матушки скакал олений вожак, и в его движениях ничего не напоминало картинки из энциклопедии или фигуры ирландского танца, которые показывала Кати. Его движения были резкими и дергаными, словно он бился в припадке. Будто его укусила змея и яд жег его вены. Он то выгибался назад, то чуть ли не становился на четвереньки. Он кружил вокруг Матушки, приближаясь и отскакивая назад. Изредка он хватал ее за руку, прижимал к себе, но тут же они отстранялись друг от друга. Расходились и сходились.

Перед вожаком вдруг вскочил другой человек-олень. Низко опустив голову, он взревел и затряс рогами. Вожак ответил ему еще более громким ревом и тоже замотал головой. Мужчина отступил, но стоило вожаку отвернуться, как он снова стал приближаться к Матушке – подкрадывался, как хищник к ничего не подозревающей жертве. У Ивы перехватило дыхание. Ей захотелось крикнуть, предупредить Матушку о надвигающейся беде, но слова колючками застряли в горле. И потом… Ива вдруг поняла, что Матушка давно заметила крадущегося мужчину. Однако она ничего не предпринимала и продолжала танцевать, как и прежде. И вожак тоже его видит, хотя и делает вид, что не замечает. Видимо, так и полагалось себя вести в этом диковинном танце.

Неожиданно мужчина прыгнул вперед и попытался схватить Матушку за руку. Та ловко увернулась, и в тот же момент вожак налетел на соперника и толкнул рогами в бок. От удара тот не устоял на ногах и упал на корточки, а вожак прыгнул на него сверху, прижимая к земле. От его победного рева у Ивы чуть кровь не потекла из ушей. На красной коже мужчины-оленя остался длинный темный след – самая настоящая рана, и довольно глубокая. Если бы вожак ударил чуть сильнее или чуть иначе склонил голову, рана бы стала смертельной.

Побежденный мужчина тоже завыл, протяжно и тонко, признавая свое поражение. Тогда вожак отпустил его, возвращаясь к танцу вокруг Матушки. Он вертел головой, высматривая, кто еще решится бросить ему вызов, но других смельчаков не нашлось. Побежденный мужчина, зажимая рукой рану, поковылял к столам. Для него танцы закончились.

Потом Ива заметила, что это была не единственная схватка у костра. Были у другие, ничуть не менее яростные и жестокие, только дрались не из-за Матушки, а за женщин оленьего племени. Ива заметила Тцибула – он сцепился с тощим юношей с вытянутым лицом, отгоняя его от своих пяти жен. А тот, настырный, наскакивал на него, пытался обойти и схватить какую-нибудь из женщин-олених. Причем, похоже, ему было все равно, какую именно.

Но все же это были не только драки. Главенствовал здесь дикий и яростный Танец. Мужчины не просто сражались. В первую очередь они пытались произвести впечатление на своих дам. Одной победы в схватке для этого было мало, и они пытались показать себя, кто как мог: кто-то скакал на месте, пытаясь прыгнуть как можно выше, кто-то ходил гоголем, выпятив грудь и расправив плечи, чтобы казаться больше… И вместе с грозным ревом звучали и смех, и радостные крики.

Жильцы дома тоже танцевали, правда, держались в стороне. Место вокруг костра принадлежало людям-оленям. И уж конечно, они не дрались между собой. В их танцах не было той дикой ярости и страсти, с какой скакали люди-олени. Они скорее подражали этим пляскам, причем не слишком умело. Лейтенант Юстас кружился, выставив правую руку, а левую, согнутую в локте, держал на уровне живота. То и дело рядом с ним появлялась и исчезала одна из теней – вроде бы бледная девушка в длинном белом платье, – но невозможно понять, танцуют ли они вместе или же по отдельности. Некто Тощий раскачивался на месте, расставив руки и время от времени взбрыкивая ногами. Другие жильцы не снизошли даже для этого: для них Праздник Осени был в первую очередь праздником живота, и они уже пировали вовсю. Один из Китайских Младенцев забрался на стол и глодал кроличью лапку с таким остервенением, будто ел первый и последний раз в жизни. Сумчатый волк Кинджа что-то грыз под столом, то и дело подвывая, но не рискуя вылезать наружу. Профессор Сикорский сосал тыквенную корку. Ива решила, что для них все эти танцы были чем-то вроде спектакля.