Раневская в домашних тапочках. Самый близкий человек вспоминает - Изабелла Аллен-Фельдман

05.02.1962

Сегодня опять говорили про несчастную Алису Георгиевну.

– Лучше бы у них отобрали театр в восемнадцатом году! – сказала сестра, и было ясно, что она в самом деле так считает. – Тогда они были молодыми, а в молодости потери воспринимаются не так фатально. Всегда можно надеяться на то, что тебе еще повезет. Ха! Повезет! Многие считали Таирова везучим! Врагам моим половину такого везения! Пятнадцать лет он жил в ожидании ареста и от этого вечного страха тронулся умом. У них с Алисой отобрали не театр, у них жизнь отобрали, искусство отобрали, все отобрали. Представляю, какая пустота у нее в душе! Потерять любимого человека, потерять любимый театр, и жить в этом же театре, ежедневно видеть, слышать, вспоминать, сравнивать! Как она сама еще не сошла с ума! Даже у меня ум за разум заходит, когда я сравниваю то, что было, с тем, что есть сейчас! Руины! Жалкие руины! И никакой ремонт не вдохнет в них жизнь! Александр Яковлевич мог ставить все – и «Принцессу Брамбиллу», и «Федру». Даже из такого дерьма, как «Оптимистическая трагедия», он мог сделать спектакль! Каждая его постановка была удачей, более-менее, но удачей, потому что он понимал театр, жил им! Театром жил, а не своими жалкими амбициями! А как играла Алиса Георгиевна! Видела бы ты, как она играла! Знаешь, игра может быть выразительной, может быть очень выразительной, можно войти в образ, ни разу не споткнувшись, можно образ воплотить… Но она ничего никогда не выражала и не воплощала. Она пе-ре-во-пло-ща-лась! Ты чувствуешь разницу? Она становилась тем, кого играла, если слово «играла» вообще здесь уместно, становилась и жила на сцене! Видела бы ты ее после спектакля! То была не великая Алиса Коонен, а ее оболочка. Обессиленная, она сидела в гримерной и подолгу приходила в себя. Она отдала театру все, и это «все» у нее отобрали! А ведь Балиев говорил им: «Уезжайте!» Увы, они его не послушались.

08.02.1962

Когда влюбляешься, поначалу любимый человек – это воздух, биение сердца, вся твоя жизнь. Он рядом, он почти всегда рядом, но это не он, а какой-то образ, созданный в воображении. И когда он уходит, тоже остается образ, но уже другой. Дверь захлопнулась навсегда – и все изменилось. И как бы мы ни хотели вернуть прошлое, чтобы снова стать счастливыми, оно не вернется никогда. Это мои впечатления от книги, над которой я прорыдала три дня. Раскрывала, плакала, читала, плакала, закрывала и снова плакала. Разве можно спокойно читать книгу, если в ней рассказывается про меня?

11.02.1962

Сегодня солнце пригревало особенно сильно. Сосульки начали таять, а я занялась ревизией весеннего гардероба. Увы, к вечеру снова похолодало. Une hirondelle ne fait pas le printemps[96]. Ненавижу зиму, особенно в конце. До сих пор мне выпадало счастье жить в местах с более мягким климатом. В конце московской зимы начинаешь с удовольствием вспоминать о Касабланке (разве это не показательно?!). Вся моя нынешняя жизнь есть ожидание весны, а до нее еще так далеко…

18.02.1962

Здесь совсем нет clochards[97]. Только сейчас это осознала и не стала делиться своим открытием с сестрой, чтобы она надо мной не смеялась. Здесь в самом деле нет clochards. Nicolas сказал, что за бродяжничество здесь сажают в тюрьму. Не за то, что натворил бродяга, а за то, что у него нет крыши над головой. Те, кто не работает (пенсионеры не в счет), тоже могут быть наказаны. Это называется «тунеядство». В то же время вокруг множество людей без каких-то регулярных занятий. Парадокс.

20.02.1962

– У отца постоянно болела голова по поводу его капиталов, – сказала сестра, достав свою сберегательную книжку. – Бедный папа, он до утра просиживал в кабинете, прикидывая, куда что лучше вложить, чтобы больше получить. Советская власть избавила нас от этой головной боли. Спасибо ей за это. Биржа! От одного этого слова людей бросало в дрожь! Акции! Котировки! Понижение! Повышение! Одна суета пополам с расстройством. То ли дело сейчас. Я имею деньги на новую шубу и кое-какое обновление обстановки, и я счастлива. Биржевые котировки меня не интересуют! Жизнь прекрасна!

Чувствую, что сестра играет, даже немного переигрывает, но в глубине души согласна с ней.

25.02.1962

Только сегодня узнала от сестры, что князь Андрей из фильма 15-го года про Наташу Ростову – это отец Норочки! Я потрясающе несведуща во многих вещах. Годы жизни вдали от родных пенат не могут не сказаться. И в «Королеве экрана» с Верой Юреневой играл тоже он.

– Вера? – усмехнулась сестра. – Она умерла недавно, в январе. Жила на Стромынке, летом в хорошую погоду гуляла в Сокольниках. Она написала довольно интересные записки, попроси у Норы, у нее они должны быть.

Непременно попрошу. Актерские мемуары – самое увлекательное чтение.

27.02.1962

Ирина преподает, и, насколько я понимаю, ей нравится это дело. Сестра утверждает, что это у них семейное, ведь лучше педагога, чем П.Л., она никогда не видела. Подозреваю, что на столь высокой оценке не может не сказаться симпатия, но если сестра и преувеличивает, то не слишком. Когда она в хорошем настроении, то говорит: «У Ирины новый самородок», то есть среди учеников Ирины обнаружился очередной даровитый молодой человек. Если же настроение плохое, ворчит: «Честнее всего было бы сказать всем этим мальчикам и девочкам, что актерское искусство агонизирует. Все плоско, серо, искусственно. Лучше пусть идут в инженеры!»

02.03.1962

– Окуневской дали десять лет за антисоветскую агитацию. Отсидела она шесть, – говорит сестра после того, как закончила телефонный разговор. – На самом же деле вина ее была в том, что она отказала Абакумову, министру госбезопасности, которого потом расстреляли. Мы с Татьяной снимались вместе в «Александре Пархоменко». Она играла любовницу батьки Махно. Я смотрела на нее и завидовала белой завистью. Такая молодая, красивая, голос очень приятный. Не то что я, тем более, что меня еще так похабно загримировали, что таперша моя вышла чучело чучелом. А потом, когда ее арестовали, думала иначе. Хорошо, думала, что я такое чучело. Так хоть есть шанс спокойно прожить жизнь.

– Чучело?! – возмущаюсь я. – Не прибедняйся!

– Ну и не принцесса! – возражает сестра. – С Татьяной или той же Яниной, которая играла Золушку, меня сравнивать нельзя… Эх, как же обидно, когда талантливые люди делают что-то спустя рукава!

Замечание относится к Надежде, режиссеру «Золушки». Сестра снялась у нее недавно в главной роли, но картина не имела успеха. Странно, сестра была там неподражаема в роли эксцентричной дамы, бабушки, помогающей своей внучке. Я смотрела эту картину дважды – одни раз с сестрой и другой раз с Nicolas. Оба раза осталась довольна. Nicolas, при всей его сдержанности, несколько раз смеялся, и другие зрители тоже смеялись. Девушка, игравшая внучку, играла хуже сестры, но она же только-только начала играть, разумеется, ей еще далеко до такой опытной актрисы. В чем тут дело? Наверное, в том, что фильм не имеет ничего общего с политикой. Если бы бабушка помогала внучке сажать кукурузу или изобретать новый станок, то отношение к картине было бы совсем другим. Сестра этого не оспаривает, но говорит, что ей надоело сниматься в «политической чепухе на постном масле». Впредь она намерена играть «настоящих людей, а не плакатные образы».