Лэйси из Ливерпул - Маурин Ли

* * *

— Это неправильно, Кора, — сказала Элис. — Лишать одиннадцатилетнего мальчугана еды и питья на целый день из-за того, что он не сдал дурацкий экзамен… в общем, это неправильно.

— Тебя это не касается, — оборвала ее Кора. — Это мое дело, как я обращаюсь со своим сыном.

— Когда меня втягивают в это, оно становится и моим делом, — с жаром возразила Элис. — Бедный малыш вынужден был прийти ко мне, чтобы его накормили. Он выпил целую бутылку лимонада и не знаю сколько стаканов воды. У него, должно быть, в горле пересохло, как в пустыне.

Кора пыталась найти подходящий ответ, но ничего не могла придумать. Пока Кора ходила по магазинам, она со смешанным чувством думала о Морисе. Ей было немного не по себе оттого, что она на весь день оставила его голодным, но, с другой стороны, у нее закипала кровь при мысли о том, что он подвел ее и не получил стипендии. Если Кормак успешно сдал экзамены — а он, конечно же, сдал, — то, получается, Элис снова одержала над ней верх. Она задаст Морису хорошенькую взбучку, когда вернется домой, проучит его. Кора задрожала от радостного предвкушения того, что произойдет потом, после того, как она простит его. Он обнимет ее за шею, скажет, как сильно любит, и она крепко-крепко прижмет его к себе. А потом они сядут пить чай.

Она вошла в лавку зеленщика и купила фунт молодой картошки и фунт горошка, потом заглянула к Костигану за четырьмя фунтами парной телятины, но вспомнила, что у нее есть муж, и увеличила заказ до шести фунтов. Наконец, у Блэкледжа она приобрела огромный кремовый торт с малиновым сиропом, который так любит Морис.

Она разбирала дома покупки, не подозревая, что Мориса нет в его комнате, как вдруг раздался стук в дверь и на пороге возникла очень рассерженная Элис Лэйси, держа за руку мрачного, испуганного Мориса. Кора всегда считала, что ее невестка — необычайно уравновешенная и тихая особа, и даже не подозревала, что та способна так разбушеваться.

Она стояла в гостиной, сердито размахивая руками. «Это неправильно, — повторяла она. — Это просто жестоко».

Прошло добрых полчаса, прежде чем непривычно молчаливой Коре удалось избавиться от нее. Она с грохотом захлопнула дверь и прижалась к ней спиной, тяжело дыша. С каждым вздохом в ней нарастал гнев — гнев, который было бесполезно направлять на Элис. Как бы то ни было, именно Морис стал причиной ее позора.

Она вошла в гостиную, куда его отправили, чтобы он не слышал перебранку между двумя женщинами, и обнаружила его стоящим у окна. В соседнем доме играли дети, и их крики звонко разносились в вечернем воздухе, только подчеркивая унылую тишину их собственного дома.

— Не смей больше даже близко подходить к этой проклятой парикмахерской, — металлическим голосом произнесла Кора. — И если я запираю тебя в твоей комнате, значит, ты должен оставаться там. Ты слышишь меня?

— Да, — безразлично ответил Морис.

— Да — что?

— Да, мама.

— Ты меня опозорил перед Элис тем, что пошел к ней и сказал, что ты голоден. Что, черт возьми, она теперь обо мне подумает?

Морис пожал плечами:

— Не знаю, мама.

Раньше она никогда не замечала, чтобы он так равнодушно воспринимал ее слова, и от этого ее гнев только усилился. В голове стучало, к горлу от бешенства подступала тошнота. Разве он не понимает, что он наделал ? Разве он не понимает, что она должна чувствовать себя лучше всех? Она должна . Еще ребенком, грязным, неухоженным, вечно голодным, терпя жестокое обращение двух своих старых теток, она поклялась, что когда-нибудь станет кем-то . Она редко посещала школу, потому что остальные дети смеялись над ее ветхой одежонкой, над тем, что у нее не было обуви, что в волосах завелись вши и от нее воняло, и она не могла ответить ни на один вопрос на уроке.

«Так не будет продолжаться вечно, — говорила она себе, укладываясь спать в спальне, где не было ничего, кроме матраса и нескольких кишащих блохами одеял. — Когда я вырасту, то стану жить во дворце».

В конце концов она пережила своих теток, но потом настали трудные времена. Какое-то время она спала на улицах, потому что никто не хотел брать на работу девушку, которая не умеет ни читать, ни считать, не умеет даже вести себя.

Наконец она нашла себе работу уборщицей у женщины, которой принадлежала добрая дюжина доходных домов.

«Неужели тебя не научили пользоваться ножом и вилкой?» — спросила та в первый же вечер, увидев, что Кора берет еду руками.

Она научилась пользоваться столовыми приборами, узнала, когда надо говорить «спасибо» и «пожалуйста», научилась подтираться после посещения туалета и менять одежду до того, как та пропахнет потом. Еще она научилась читать, производить сложение и умножение. Ей помогала женщина, на которую она работала. Она говорила, что Кора быстро все схватывает и просто стыд, что девушка не научилась таким простым вещам раньше — в школе Кора могла бы стать примерной ученицей.

В двадцать лет она встретила Билла Лэйси — он был хорошо сложен и намного красивее тех мужчин, которые до сих пор проявляли к ней интерес. К тому моменту, когда Билл сделал ей предложение, Кора уже поняла, что он неудачник. Она с гораздо большим предпочтением относилась к его старшему брату Джону, который был его прямой противоположностью. К сожалению, оставаясь вежливым, он не проявлял ни малейшего интереса к невесте своего брата. Кора рассудила, что, если она выйдет за Билли Лэйси, у нее все-таки будет свой дом. Пока не имело особого значения, что он находился на О'Коннел-стрит.

Прошло совсем немного времени, и на сцене появилась невыразительная, блеклая Элис Митчелл. Она, как пиявка, вцепилась в Джона Лэйси. Кора никогда не думала, что будет кого-то так остро ненавидеть, не считая своих теток, как она возненавидела Элис в тот день, когда та вышла замуж за Джона и сменила фамилию Митчелл на Лэйси.

Стремление стать кем-то , иметь красивые вещи, оставалось таким же сильным, но еще сильнее было желание взять верх над Элис Лэйси. Коре казалось, что она добилась этого, заполучив красивого — украденного — сына, дом на Гарибальди-роуд, обманным путем завладев одной третью парикмахерской, но каким-то образом Элис все время оставалась на шаг впереди.

Кора злобно уставилась на сына, который так подвел ее. Она потянулась за розгой и принялась вертеть ее в руках. Кивнув на стул, она коротко приказала:

— Наклонись.

К ее неописуемому удивлению, Морис проигнорировал ее.

— Наклонись, — повторила Кора, в голосе ее зазвучали истеричные нотки.

— Нет. — Он сунул руки в карманы своих серых шортов и с вызовом уставился на нее.

— В таком случае… — Она подняла розгу и с размаху опустила на его плечи. Должно быть, тонкая ткань рубашки послужила ему плохой защитой, но Морис не подал и вида, что ему очень больно. Кора снова подняла розгу и опешила, когда он схватил хлыст одной рукой. Несколько ужасных секунд они боролись за обладание орудием наказания, но в свои одиннадцать лет он был крепким, сильным парнишкой, сильнее матери, и с легкостью вырвал его у нее из рук.