Ночной гость, или Бабочка на огонь - Екатерина Гринева

Когда я подошла к нему, он сложил губы трубочкой, как бы собираясь присвистнуть.

– Не свисти! Здесь нельзя.

– Когда очень хочется, то можно. Ты ужасно красивая сейчас! Ты хоть сама-то об этом знаешь?

– Догадываюсь. – Я наклонила голову, чтобы скрыть смущение. – Рада, что тебе нравится.

– Я в отпаде! Но у меня нет фрака, чтобы соответствовать такой роскошной женщине. Я всего лишь бедный сопровождающий и могу подпортить всю картину. Да, тут нужен лимузин или карета. Но это не проблема. Карет в Вене хватает. Карету мне, карету! Это из какого-то классика?

– Кажется, это Грибоедов.

– Я не силен в русской классике.

Я видела, как ноздри Андриса невольно расширились, как будто он хотел впитать мои запахи, а в глазах заискрились огоньки. Я видела это, и мне было приятно… Значит, я старалась не зря!

Меня вдруг охватило страшное волнение, казалось, что я не могу и шагу ступить. Я пошатнулась и оперлась на руку Андриса. Перед глазами прыгали золотистые точки, ноги подкашивались, во рту внезапно пересохло.

– Ты что? – поддержал меня Андрис.

– Не знаю. Наверное, сказываются события всех этих дней.

Мы вышли на улицу. Вена, праздничная, нарядная, была похожа на декорацию из сказки… Вокруг сновала оживленная толпа.

– Я знаю прелестный ресторанчик неподалеку отсюда.

Ресторанчик был и вправду милым, зал – в лучших традициях пышного барочного стиля: лепнина на потолке, многоярусная хрустальная люстра, ослепительные белоснежные скатерти…

Из мраморного холла открывался вход в затянутый бордовым бархатом зал с белыми колоннами. В полукруглых нишах стояли столики. Поблескивал лаком рояль. Сами звуки этого ресторана казались нежной, изысканной музыкой: позванивал хрусталь, раздавался приглушенный смех, позвякивало серебро.

Здесь отдыхала респектабельная, хорошо одетая публика. Многие дамы были в вечерних туалетах. Метрдотель подвел нас к нише, где стоял свободный столик, и удалился.

– Красиво! – Я посмотрела на Андриса. Одна моя рука покоилась на столе. Другой я подпирала подбородок. Кажется, так сиживали в свое время записные кокотки и роковые женщины. Я изо всех сил старалась быть похожей на них. Для большей убедительности я немного выдвинула подбородок и скосила глаза на Андриса, наблюдая, как он отреагирует на мою «киношную» позу.

Но Андрис смотрел куда-то поверх моей головы.

Похоже, я его мало интересую… Мое настроение резко пошло вниз.

Подошел официант, и мы сделали заказ.

Все было ужасно вкусно, еда просто таяла во рту. И знаменитый венский шницель, и картофельный салат, и абрикосовые клецки, и кофе меланж…

Заиграла музыка, и я посмотрела на Андриса.

– Здесь живая музыка. Играет тапер, – сказал он.

Играли вальс, и все поплыло перед моими глазами: этот зал, сказочный вечер за окном и нарядная красавица Вена… Я глубоко вздохнула.

– Почему ты вздыхаешь? Нравится музыка?

– Еще бы. Расскажи о себе, – неожиданно попросила я его. – Пожалуйста.

– Зачем? – нахмурился Андрис. – И что ты хочешь обо мне узнать?

– Не знаю, – честно сказала я, отодвигая тарелку.

– Любопытничаешь? Все вы, женщины, любопытные. Расскажи вам и покажи!

– Это не праздный интерес.

– А что?

Я закусила губу. Ну как объяснить ему: мне интересно все, что касается его! Детство, школьные годы, юность. Как он рос, как разбивал коленки, как учился и какие предметы были его любимыми, кем были родители и кто был его первой любовью? Был ли он когда-нибудь женат?

– Ты, наверное, считаешь меня сумасшедшей?

– Чуть-чуть. Так, самую малость.

Я набралась смелости и посмотрела ему в глаза. В них плясали насмешливые огоньки.

– Я не шучу, – сказала я.

– Я тоже. Есть такая теория, что абсолютно нормальные люди – педанты и зануды, и от них нужно как можно быстрее делать ноги. А вот легкая чертовщинка или сумасшедшинка – это в самый раз. Не соскучишься с такими.

Я рассмеялась:

– Ну, если ты об этом!

– А о чем же еще? Я – угрюмый и нелюдимый тип, который с трудом сходится с людьми.

– Не похоже.

– А что ты об этом знаешь?

– Пытаюсь узнать. Но ты держишь оборону.

– Потому что, когда тебя предают, это очень больно. И неприятно.

– Тебя предавали? Женщина? – Вопросы сами собой слетели с моих губ, и я испугалась собственной смелости.

– Предавали, – спокойно ответил Андрис. – В том числе и женщины. Поэтому поделиться я ничем не могу. Извини.

– Ты… боишься?

Он пожал плечами:

– Понимай как хочешь. А больше я тебе ничего не скажу.

Мне стало обидно, и я отвернулась.

– Ну ладно, – с легким раздражением сказал Андрис. – В детстве я больше всего любил географию и историю. Терпеть не мог математику и химию. Мою первую учительницу звали Мирдза Донатовна. Мы тогда жили в Риге. А потом переехали в Питер. Это была строгая дама, с аккуратными кудряшками и вечно поджатыми губами. Она была из немцев, аккуратистка и очень педантична. Я ее очень боялся. А моя мама говорила: нужно воспитывать храбрость! Еще я боялся обледеневших зимних дорожек. Они внушали мне страх. И в шесть лет я нарочно прошел по замерзшей лестнице, умирая от страха. И очень гордился собой. Достаточно?

– А твои родители живы?

Лицо Андриса замкнулось.

– Нет, они умерли. Отец – от инфаркта. Мать пережила его всего на год. Они очень любили друг друга. Такая… лебединая любовь. Один не может без другого жить. Чахнет и умирает. Вот такая история…

– Мои родители тоже умерли, – тихо сказала я. – Погибли в автокатастрофе. Возвращались с дачи своих друзей, отец потерял управление – внезапно, и машина врезалась в дерево. Насмерть… Когда я приехала туда, то увидела гроздья рябины, рассыпанные на белом снегу. Как кровь. С тех пор я не могу видеть рябину. Спазмы подступают к горлу…

Андрис накрыл мою руку своей.

– Потанцуем? Ты вальс танцевать умеешь?

– Немного. Два года училась в танцевальной школе. Потом бросила.

– Почему?

– Не знаю.

– Тогда прошу, – и Андрис подал мне руку.

Оркестр заиграл громче. Кроме нас, танцевали еще две пары. Пожилые мужчина и женщина вяло передвигали ноги, о чем-то тихо переговариваясь между собой. Другая пара – молодые люди – танцевали шутливо, как-то дурашливо.

Томная нежная мелодия вальса плыла по залу.