Красная сотня - Вадим Кожинов

Хотя этот свидетель — член Коммунистической партии Израиля и может быть заподозрен в тенденциозности, едва ли есть основания подвергать сомнению его слова, так как цитируемая статья публиковалась в издающемся в Израиле на иврите журнале «Арахим» (№ 1 за 1972 год), и дезинформация была бы слишком рискованным делом для репутации В. Эрлиха как публициста.

Итак, в течение первых пяти десятилетий существования СССР сионизм — при всех возможных оговорках — относился к этой стране положительно, а затем проникся к ней непримиримой враждой. Это неизбежно вызывает недоумение, предстает как странная (по крайней мере, с первого взгляда) загадка. Ведь получается, что во времена беспрецедентных массовых репрессий, беззаконий, насилий, которые, между прочим, коснулись и очень многих евреев, сионизм благоволил к СССР, а в семидесятые годы — при всех их негативных сторонах все же несовместимые с эпохой тоталитарного террора — сменил, так сказать, любовь на ненависть.

При этом важно отметить, что невозможно объяснить такое положение вещей неким «прозрением» (мол, до конца 1960-х годов в Израиле не знали, что делалось в СССР ранее). Ибо среди израильтян было немало людей, которые в 1920-х, 1930-х годах и позднее находились в СССР и имели ясное представление если даже не обо всем, то о многом. Достаточно сказать, что один из виднейших политических деятелей Израиля Менахем Бегин (его карьера началась в Палестине еще в 1944 году) провел несколько лет в ГУЛАГе.

Перед нами поистине загадочное явление, которое нуждается в объяснении.

М. Агурский отчасти пытается объяснить этот переворот тем фактом, что в условиях многократных и нередко острейших конфликтов между израильтянами и арабами в целом ряде моментов СССР поддерживал арабскую сторону. Но, во-первых, эта поддержка началась за много лет до заявления Голды Меир о «тотальном походе» против СССР — уже во время событий вокруг Суэца в 1956 году. А во-вторых, сам М. Агурский — и это, кстати, нельзя не оценить — недвусмысленно утверждает, что в арабо-израильском конфликте правда далеко не во всем была и остается на стороне израильтян.

Так, он откровенно говорит в своей статье, что со второй половины 1960-х годов в Израиле «разгорелись великодержавные аппетиты, появились мечты о большом Израиле, возникли нездоровые мессианские настроения, воинственный национализм, шовинизм и мания национального величия». М. Агурский высказывает, правда, мнение, что все это отчасти было ответом на действия арабов, но вместе с тем прямо говорит и об обратном: именно действия Израиля, по его словам, вызвали, например, «пробуждение в качестве политической силы шиитского экстремизма». Свидетельствует М. Агурский и о том, что «здравомыслящие израильтяне давно предупреждали, что рано или поздно следует ожидать открытого неповиновения со стороны арабской молодежи» и т. д.

И поскольку это действительно так, нет никаких оснований считать неправомерной (и тем более продиктованной некой особенной враждебностью к израильтянам) поддержку арабов со стороны СССР. М. Агурский — и это особенно важно отметить — утверждает, что «в Израиле всегда была и есть почти половина населения, готовая на широкие компромиссы (с арабами. — В. К.) ради мира и даже обвиняющая израильское правительство, что оно не идет на них… Многие… согласны даже на переговоры с ООП и на создание палестинского государства».

Из контекста статьи в целом следует, что сам М. Агурский в той или иной мере принадлежит именно к этой части населения Израиля и, по-видимому, даже сожалеет, что она составляет меньше половины и не может решительно влиять на политику в отношении арабов. И остается непонятным, почему М. Агурский все же (это ведь также отразилось в статье) имеет серьезные претензии к СССР за его отношение к арабам? Ведь в сущности СССР разделяет устремления этой самой «почти половины населения», готовой на «компромиссы» — к тому же «широкие» — с арабами…

* * *

Словом, в позиции М. Агурского здесь есть явное противоречие; может быть, нам удастся понять его смысл в дальнейшем. Теперь же необходимо перейти к более общим и основополагающим проблемам.

Михаил Агурский дает следующее определение сионизма: «еврейское национально-освободительное движение», поставившее перед собой цель «создания еврейского государства на исторической родине еврейского народа», притом, добавляет он, «целью первоначального сионизма было… создание еврейского государства… основанного на идеях социальной справедливости, на идее возвращения еврейского народа к производительному физическому труду и т. д.».

Эту «дополнительную» цель, как сообщает М. Агурский, осуществить не удалось; со второй половины 1960-х годов (то есть как раз во время «поворота» в отношении к СССР) «стали, — по его словам, — исчезать старые сионистские идеалы физического труда, который в нарастающей мере стал исполняться арабами».

В этой связи мне невольно приходит на ум популярный сегодня в Израиле анекдот, который не так давно рассказал интервьюировавший меня сотрудник израильского журнала:

«Дедушка указывает юному внуку на старый дом и гордо заявляет:

— Когда я был молодым, внучек, я своими руками построил этот дом и насадил вокруг него сад!

— А что, дедушка, разве в молодости ты был арабом?».

Но пойдем далее. М. Агурский говорит и о еще одной и, по его определению, «не менее важной» задаче сионизма:

«Сионизм был движением, направленным против сложившейся системы социальных отношений внутри еврейских общин диаспоры (то есть еврейского населения, живущего в различных странах мира. — В. К.), против неограниченной власти традиционных религиозных кругов и еврейской буржуазии».

Эта характеристика сионизма во многом противоречит основному содержанию большинства — или даже подавляющего большинства — книг и статей о мировом сионизме (ведь здесь М. Агурский говорит не об Израиле, а именно о всемирной еврейской диаспоре), изданных в СССР, ибо в них этот сионизм определяется обычно именно как идеология еврейской буржуазии (часто добавляется — «националистической») и «консервативных» иудаистских кругов. На мой взгляд, это определение, несмотря на всю его распространенность, неверно (об этом еще пойдет речь) и Агурский более прав, чем советские «сионистоведы».

Вместе с тем эта характеристика, если вдуматься, опять-таки вступает в противоречие с данным самим М. Агурским определением сионизма как национального движения, призванного воссоздать государство на исторической родине еврейского народа — словом, как движения, ставящего целью национальное возрождение. Если цель в самом деле такова, к чему же, спрашивается, эта направленность против «сложившейся системы» и власти «традиционных» религиозных кругов?

Противоречивость эта объясняется в конечном счете тем, что сионизм вовсе не есть единое и однородное явление. Напротив, это явление очень — и, пожалуй, даже предельно — сложное, многостороннее, разноликое.

Многое в современном сионизме имеет тесную связь с явлениями и событиями далекого или даже очень далекого прошлого. Но исторический аспект волей-неволей приходится исключить из рассмотрения, ибо в противном случае статья превратилась бы в книгу. Словом, речь пойдет только о современном сионизме и только в его самых общих — и потому неизбежно схематизированных — контурах.