Музыка случая - Пол Остер

— Да, со мной столкуешься. Но про Джека ты не забыл ли? Да он просто умрет, когда это увидит.

Нэш возвратился в фургон, а минут через десять проснулся Поцци. Глядя на его взъерошенную голову и отекшую физиономию, Нэш не рискнул сразу его оглоушить и потому с полчаса только вяло поддерживал разговор, бросая пустые, не очень связные замечания, и в основном только слушал, как Поцци хвастливо и подробно расписывал, что они с девушкой делали, когда Нэш удалился спать. Жалко было его прерывать, портить удовольствие от рассказа, однако, выдержав паузу, Нэш наконец сменил тему, выложив на стол конверт, который ему отдал Меркс.

— Вот так-то, Джек, — сказал он, не успел Поцци толком прочесть бумажку. — Провели они нас, и опять мы в минусе. Думали, чистые, но, как они повернули, выходит — должны три тысячи. Кормежка, журналы, даже чертово разбитое стекло — все сосчитали. Не говоря про твою милую и ее шофера — что, впрочем, может быть, и справедливо. Мы думали, что расходы все за их счет, однако в контракте об этом ни слова. Хорошо. Мы совершили ошибку. Вопрос такой: что теперь делать? Насколько я понимаю, ты уже сыт по горло. Ты сделал все, что мог, так что теперь это моя проблема. Лично я хочу, чтобы ты отсюда убрался. Сделаем под забором подкоп, и, когда стемнеет, пролезешь в дыру и свободен.

— А как же ты? — спросил Поцци.

— Я останусь и выплачу долг.

— Не сможешь. Давай со мной через дыру.

— Не сейчас, Джек. Не сейчас.

— Почему, черт тебя подери? Дырок боишься или как? Да ты уже два месяца живешь в дыре — не понял, что ли?

— Я дал себе слово довести дело до конца. Я не прошу тебя соглашаться, я просто отказываюсь бежать. Я уже слишком долго бегал, и хватит с меня. Если я смоюсь, не выплатив долга, я перестану себя уважать.

— Прямо «Последний рубеж» какой-то.

— Вот именно. Старая песня.

— Не тот случай, Джим. Ты просто потеряешь время, будешь гробить себя ни за что. Если тебе так важно отдать эти три вонючих куска, то пошли им чек. Какая им разница, как ты им отдашь долг? К тому же раньше отдашь, если уйдешь со мной. Блин. Согласен войти в долю пятьдесят на пятьдесят. У меня есть знакомый в Филадельфии — он нам в момент устроит игру. Все, что от нас требуется, это рвануть отсюда, и бабки будут через сорок восемь часов. Запросто. Переведем им сюда «экспрессом», и дело сделано.

— Их уже здесь нет. Улетели в Париж сегодня утром.

— Бог ты мой, до чего ты упрямый, зараза. Какая тебе на хрен разница, где они?

— Прости, друг. Так надо. Старайся хоть до посинения, а я все равно остаюсь.

— Один ты будешь корячиться в два раза дольше, сукин ты сын такой. Ты об этом подумал? У тебя будет не двадцать баксов в час, а десять. Проваландаешься до Рождества.

— Сам знаю. И потому прошу тебя, Джек, об одном — не забудь мне отправить открытку. Иногда в это время года меня тянет на сентиментальность.

Они продолжали в том же духе еще минут сорок пять, до тех пор пока Поцци, исчерпав аргументы, не грохнул кулаком по столу и вышел. Он так разозлился на Нэша, что не разговаривал с ним три часа, закрывшись в своей комнате, и отказывался выходить. В четыре часа Нэш встал перед закрытой дверью и объявил, что идет рыть подкоп. Поцци не отозвался, однако едва Нэш, накинув куртку, отошел от фургона, как дверь хлопнула и Поцци кинулся рысью его догонять. Нэш остановился, и потом они двинулись за лопатами молча, не решаясь снова затевать тот же разговор.

— Я тут подумал, — сказал Поцци, когда они подошли к запертой двери сарая. — Какой смысл вообще затевать какой-то побег? Не проще ли пойти к Кельвину и сказать, что я ухожу? Коли ты остаешься во имя этого долбаного контракта, то какая им разница?

— Я скажу тебе, какая, — сказал Нэш, подняв с земли небольшой камень и грохнув им по замку. — Я ему не верю. Кельвин совсем не такой дурак, каким кажется, и прекрасно знает, что под договором мы подписались оба. Он сошлется на то, что Флауэр и Стоун уехали, и скажет, будто без них не уполномочен это решать и нужно ждать до их возвращения. Он же всегда так говорит — не заметил? Я тут, мол, парни, просто выполняю свою работу и делаю, что велят. Но ему прекрасно известно, что происходит, он сам в этом по уши. Иначе Флауэр и Стоун никуда бы не уехали и не оставили его за главного. Он делает вид, будто он за нас, а служит им, и на нас ему наплевать. Если ему рассказать про наше решение, он поймет, что ты попытаешься сбежать. Ведь это логичный ход, правда? А я не хочу давать ему преимущества. Кто знает, чем это кончится?

Потому они взломали дверь, взяли из сарая две лопаты и двинулись по фунтовой дороге, которая шла через лес. Идти оказалось дальше, чем запомнилось им по прошлому разу, и к тому времени, когда они начали рыть подкоп, стало уже смеркаться. Земля здесь была твердая, нижний край сетчатого блока был врыт в нее глубоко, и они оба, налегая на лопату, кряхтели от напряжения. Они были лицом к дороге, проходившей от них совсем близко, но за все те полчаса, которые они там провозились, мимо проехала только одна машина, старый пикап, где сидели мужчина, женщина и маленький мальчик. Увидев их, мальчик удивленно вытаращил глаза и помахал им рукой, однако ни Нэш, ни Поцци ему не ответили. Они работали молча, и, когда наконец прорыли дыру, достаточную для Поцци, руки у них ныли от усталости. Они бросили лопаты на землю и направились обратно в фургон, и вышли из леса тогда, когда небо за легкой октябрьской дымкой окрасилось в пурпурный цвет.

Свой последний совместный ужин они съели будто чужие. Они не знали, о чем говорить, и попытки их завязать беседу были неловкими и неуклюжими. Слишком мало оставалось до ухода Поцци, чтобы можно было думать о чем-то другом, но именно об этом они говорить не решались и потому подолгу сидели, каждый замкнувшись в своем молчании и пытаясь себе представить, как будут жить порознь. Вспоминать о прожитом, отыскивать в нем светлые пятна не было никакого смысла, потому что не было у них никаких светлых пятен, а будущее, которое молча, незримо уже вошло в их жизнь, казалось слишком неопределенным и слишком призрачным, чтобы хотелось его разглядывать. Напряжение прорвалось, выливаясь в слова, только когда все было съедено и они стали мыть тарелки. Уже наступила ночь, и вместе с ней пришло время быстрых сборов и за ними прощания.

Они обменялись адресами, записали номера телефонов, пообещав друг другу непременно потом дать о себе знать, однако Нэш чувствовал, что этого никогда не будет и что он видит Поцци в последний раз в жизни. Они уложили в небольшой пакет еду, сигареты, дорожные карты Пенсильвании и Нью-Джерси, а потом Нэш вручил Поцци двадцать долларов, которые он нашел днем на дне своего чемодана.

— Пусть немного, — сказал он, — но, по-моему, лучше, чем ничего.

Воздух ночью похолодал, и они, перед тем как выйти, надели под куртки свитера. Они пошли вдоль стены через поле, освещая себе путь фонарями, и незаконченная стена была им в темноте ориентиром. Они дошли вдоль нее до конца, увидели огромные груды сложенных возле леса камней и, проходя мимо, немного поиграли на них пятнами света. Заметались тени, выступили странные контуры, и Нэш против воли подумал, что камни были живые, что темнота превратила их в стадо уснувших животных. Он хотел пошутить на эту тему, но в голову не пришло ничего забавного, а минуту спустя они шагали уже по лесной дороге. Дойдя до забора, Нэш заметил валявшиеся две лопаты и сообразил, что зря они их здесь бросили. Если бы Меркс их нашел, то понял бы, что Нэш тоже принимал участие в побеге Поцци.