Белый человек - Александр Кондратьев

Если бы была дочка, говорил папка, назвал бы также — это имя всем подходит. Непонятно, шутил он или все-таки говорил всерьез. Если эта была шутка, то только отчасти — сына-то он все-таки назвал Иммануилом.

Правда, с этим именем все не так просто. Объявился какой-то другой мессия и испортил Иммануилам всю малину. Чтобы не было противоречий, Иммануилом назвали и того, нового мессию, но в определенном возрасте. С тем новым мессией вообще было много заморочек.

Еще, вспоминал папка, наличествовал какой-то философ с таким именем, но писал такую муть, что без бутылки не разберешься. Но, с другой стороны, папка мало в чем мог разобраться без бутылки.

Иммануил любил папку. Им не свезло: мамка рано померла. Подавилась куриной костью — надо же, а? Иммануилу лет десять было тогда. Они сидели за столом, обедали, ели курочку. А эта гадкая курочка отомстила им: дорого отдала свою жизнь и расправилась с мамкой. Мамка поперхнулась, в горле забулькало, она захрипела, они с папкой подскочили к ней, начали лупить по спине со всей силы. Но все быстро закончилась. Мамка повалилась со стула и испустила дух. Печальная картина. Только юбка у нее задралась неприлично, и Иммануил увидел ее местечко. Он испытал возбуждение, а потом ему стало стыдно.

Они с папкой жили душа в душу. Папка был мясником и сына растил как будущего мясника. Иммануил хорошо кушал, во всем помогал папке, регулярно пинал соседских мальчишек по отцовскому благословению — и вырос здоровенным детиной. Иммануил казался улучшенной версией отца: там, где у старшего копился жир, у младшего росли мышцы.

Папка под все старался подоткнуть глубокомысленность. На все случаи жизни у него была теория. И папка говорил:

— Я ведь не зря тебя назвал Иммануилом. Не знаю насчет людей, а для животных ты будешь настоящим спасителем. Понимаешь, сынок, наша планета отличается от других тем, что на ней много воды. Правда, сейчас трудновато до воды добраться, но, поверь мне, так и есть. А вода — это волны, которые пожирают другие волны. Но это нам только так кажется. На самом деле похожие частички просто перемешиваются друг с другом — и все, суть от этого не меняется. Улавливаешь? И мы все, люди там, звери, птицы — мы вот как такие же волны. Только нам вот, конкретно нам с тобой, нужно кушать, чтобы дожить свою жизнь. Потом мы перемешаемся с другими частичками, и нас больше не будет. А пока мы расщепляем других на частички в наших животиках. Но надо делать это гуманно. В отличие от волн у живых существ есть чувства. И задача хорошего мясника — лишить жизни гуманно. Чтобы животное не мучилось. В лучшем случае, чтобы вообще не поняло, что происходит. Увы, — тут папка тяжело вздыхал, — это получается редко. Они все понимают. И кричат от ужаса. Тяжело это слышать. Ты должен стать лучшим мясником, чем я, сынок. Ты должен стать спасителем всех этих зверей. Никто не должен кричать. Поэтому тебе надо поставить руку. Ты должен бить молниеносно — как мысль. Чтобы взгляд не поспевал за твоей рукой!

И Иммануил ставил удар.

Первую корову он забил, когда ему было тринадцать. Папка считал, что мясник идет рука об руку с богами: он все время совершает жертвоприношения, он как жрец, поэтому ко всему надо подходить со смыслом. И тринадцать — злое число. Как раз для такой злой работы, как у них.

Иммануил забил корову одним ударом. И сразу понял, что это его призвание. Папка даже присвистнул:

— Ты далеко пойдешь, сынок!

Папка, разумеется, выражался фигурально: куда идти-то из Приюта?

Одно время Иммануил носился с идеей отправиться на войну. На самом деле, ему хотелось опробовать свои навыки убийцы на людях. Но эмиссары не приезжали, и тема закрылась сама собой.

Но боги всегда отвечают на наши мольбы и исполняют наши желания. Правда, зачастую очень причудливым, извращенным способом. И Иммануилу представился шанс убить человека.

Папка в последнее время ходил грустный — не узнать. Иммануил начал подозревать, что-то неладно. Гром грянул, когда отец заглянул к сыну, пока тот доил коров в коровнике. На папке лица не было. Он сказал:

— Сынок, нам надо поговорить.

Так начинаются самые неприятные разговоры.

Папка опустился на старую табуретку — дерево заскрипело под его внушительным весом.

— Я ходил к Анатолю, к доктору. У меня сердце болит в последнее время очень сильно, голова раскалывается, в боку колет. Плохо ночами сплю, ворочаюсь. Измучился уже. Анатоль меня осмотрел. Он сказал, что здоровье у меня ни к черту, что у меня целый букет болезней. У него там есть всякие предположения, но нет оборудования, чтобы посмотреть точно. — Папка потряс своей большой головой. — Но дело дрянь, сынок. Твой папка не жилец.

Иммануил слушал это и не верил своим ушам. Получается, он скоро останется совсем один? От этой мысли в глазах защипало, по щекам побежали слезы.

— Ну, что ты! — папка протянул ручищу и привлек сына к себе. — Не расстраивайся. Помнишь, что я тебе говорил. Я пожил свое. Скоро я стану частичками среди частичек — но видишь, что-то оставил после себя. Моего Иммануила, мою гордость! — и потряс его за плечо.

Иммануил слабо улыбнулся.

— Не раскисай. Ты мессия! И у меня к тебе будет одна просьба, — сказал папка серьезно. Я хочу, чтобы ты меня спас.

Иммануил нахмурил брови.

— Я хочу, чтобы через месяц, в день моего рождения, в пять утра — моя мамка говорила мне, что я родился в пять утра — да, это отличное время. Так вот, я хочу, чтобы в этот день ты подошел бы ко мне с нашим большим молотом, хорошенько размахнулся и вышиб бы мне мозги! — папка демонстративно шмякнул кулаком о раскрытую ладонь.

Иммануил опешил. Папка что — просит его убить?

Будто услышав его мысли, папка несколько раз качнул головой.

Сын яростно затряс головой:

— Нет, я не буду это делать! Ты мне нужен живой!

— Сынок, — мягко сказал папка, — твоему отцу очень больно. Это все равно случится. Но я не хочу дать болезни шанс превратить меня в мешок с говном. Я все равно умру, и ты останешься один. Это звучит жестоко, знаю, но таков закон жизни. Помоги мне уйти легко и безболезненно. Я больше ни о чем не прошу. У тебя останется дом и большое хозяйство. Ты будешь жить и ни в чем не знать нужды. Потом ты встретишь хорошую девушку, и у тебя появится ребенок. Ты ведь знаешь, как надо его назвать?

Иммануил сдерживал слезы, но тут не смог удержаться. Он издал нервный смешок, и из глаз брызнуло.

— Я вижу, что ты меня любишь, — сказал папка. — И я тебя очень люблю. Так давай сделаем это во имя любви.

— Меня же казнят за это? — схватился Иммануил за подвернувшийся кстати аргумент.

— Брось! Папка обо всем подумал! На обратном пути от доктора я заглянул к старосте. Я рассказал ему о своей ситуации и о своем решении. Я пообещал ему корову, если он отнесется ко мне с пониманием. И он отнесся. Но чтобы этот старый лис выполнил свое обещание, я напишу завещание и заверю его у какого-нибудь хорошего человека. А то знаешь, как бывает: я умру, он обвинит тебя в моей смерти и заберет все наше хозяйство.