Странствия хирурга. Миссия пилигрима - Вольф Серно

— Охотно, хаджи Абдель Убаиди.

Хабир вышел на улицу, тут же окунувшись в море теснящих друг друга домишек Старого города, ибо, за исключением больших площадей и торгового центра Феса, город был изрезан переулками и проулочками. Последние были такими узенькими, что двое взрослых мужчин в них едва могли протиснуться мимо друг друга. Большая улица была там лишь одна, и от нее паутиной расходились бесчисленные улочки. Именно к этой улице и устремился хабир, а добравшись до нее, закрыл нос и рот платком: этот город не зря пользовался репутацией самого пыльного в землях Аль-Мамляка Аль-Магрибия[16]. Хабир бросил взгляд на свои красивые, запорошенные пылью туфли с длинными узкими носами и пожалел, что у него нет пары выдолбленных из дерева грубых башмаков, которые местные жители имели обыкновение привязывать к ногам.

Но ничего не поделаешь, надо было двигаться дальше. Вскоре он свернул в боковой переулочек по левой стороне и подошел к трехэтажному дому, фасад которого имел такой же неприглядный и негостеприимный вид, как и все остальные строения, поскольку со стороны улицы не было ни одного окошка. Предводитель каравана постучал в тяжелую, украшенную серебряными и медными орнаментами дверь и крикнул:

— Это я, хаджи Абдель Убаиди!

Ему открыл слуга:

— Добро пожаловать! Хозяин ждет тебя.

Они пересекли внутренний двор, в центре которого под открытым небом журчала вода, и наконец остановились перед дубовой дверью. — Хозяин ждет тебя, — повторил слуга, жестом приглашая гостя войти.

— Салам алейкум, ас-салама, ас-саламу алейкум, — поздоровался хабир по всей форме, переступив порог комнаты. — Приветствую тебя, хаджи Моктар Бонали.

— Салам, — кратко ответил сиди Моктар. Субтильного вида человек, он выглядел еще изящнее в слабом золотистом отсвете двух мерцающих фонарей, несмотря на пышное облачение: на нем были роскошный домашний халат в разноцветную полоску и круглая красная шапочка, получившая свое название по имени города — феска. Внешность и горделивая осанка свидетельствовали о том, что сиди Моктар весьма преуспевающий торговец. — Аллах не дал твоим ногам преодолеть путь быстрее.

Хабир промолчал.

Хозяин вспомнил про законы гостеприимства:

— Присядь для начала, друг мой. Любопытство овладело моим языком. Могу я предложить тебе прохладительный напиток? Погоди, я пошлю за ароматной апельсиновой водой, ведь ты так любишь ее.

Отдав приказание слуге, он вальяжно откинулся в кресле и несколько раз глубоко затянулся кальяном.

— Может, и ты от шиши[17]не откажешься? Новый опиум из Китая великолепен, рекомендую от всего сердца. При вдыхании он навевает приятные мысли.

— Нет, в другой раз. — Хабир огляделся. То, что он увидел в комнате, красноречиво говорило о том, что за последний год его друг Моктар изрядно обогатился. Весь пол был усеян шелковыми подушками, расшитыми золотыми нитями. Небольшие свободные участки позволяли рассмотреть дорогую плитку в форме малюсеньких звездочек, искусно покрытую глазурью и выложенную строгим геометрическим узором. На стенах висели дорогие ковры с родины Шакира Эфсанеха. По ценности их превосходили лишь два эбеновых шкафчика, богато украшенных резьбой, инкрустированных жемчугом и драгоценными камнями, которые ярко вспыхивали в мерцающем свете фонарей. Низкий потолок цвета ляпис-лазури был расписан золотыми арабесками и изречениями из Корана.

— Апельсиновая вода пахнет изумительно, — отозвался хаджи Абдель Убаиди, принимая из рук слуги освежающий напиток. Он с наслаждением сделал первый глоток.

— Урожай апельсинов в этом году был хорош. Много сока.

— Это радует.

Сиди Моктар вытер губы и снова затянулся. Вода забулькала в трубке.

— Надеюсь, путешествие было приятным?

— Аллах не оставил нас. — Хабир подумал, говорить ли ему о предстоящей женитьбе и о рабах или нет, и пока не стал. Пусть беседа еще какое-то время струится неторопливо. Любопытный Моктар Бонали заслужил это.

Они поговорили о верблюдах вообще и о разведении верблюдов в частности, обменялись впечатлениями о последних скачках и победителях, расспросили друг друга о состоянии здоровья, посетовали на вечно растущие цены и падение нравов, посудачили о прелести и хитрости женщин, справились о родственниках, поинтересовались прочими новостями и в конце концов, после более чем часовой беседы, подошли к непосредственной причине визита хабира.

— Когда ты давеча справлялся о моем здоровье, друг мой, я забыл упомянуть, что мое зрение оставляет желать лучшего; не кривя душой, должен сказать, что оно все время ухудшается. Я уже почти не могу разобрать мелкий шрифт, — начал сиди Моктар.

— Мне очень жаль слышать это, — подхватил хабир его мысль. — Это должно быть серьезным препятствием при заключении сделок. — Он замолк.

Теперь изящный хозяин дома был уже не в состоянии сдерживать свое любопытство. Он воскликнул:

— Ну не мучь же меня! Скажи наконец, у тебя при себе приспособление для чтения?

Хаджи Абдель Убаиди усмехнулся.

— Разумеется. Кстати, должен сказать, что даже в Танжере было непросто раздобыть такую сильную лупу. Хвала Аллаху, она благополучно перенесла путешествие. — Он порылся в складках своего бурнуса и извлек увеличительное стекло.

— Дай мне его, дай же скорей! — сиди Моктар сгорал от нетерпения.

Получив вожделенный предмет, он смотрел на него с таким благоговением, словно это был личный амулет Великого пророка.

— Тебе, вероятно, придется изготовить более красивую ручку для нее, — заметил хабир.

— Да, да. — Хозяин его почти не слушал. Подойдя к одному из шкафчиков, он вынул оттуда ценный экземпляр Корана. — Хочу сразу испробовать лупу. Подожди, я открою Вторую суру, поскольку Первую я и так знаю наизусть.

Усевшись под фонарями и осторожно манипулируя со стеклом, он начал разбирать текст. Сначала медленно, потом все увереннее:

Эта книга — нет сомнения в том — руководство для богобоязненных, тех, которые веруют в тайное и выстаивают молитву и из того, чем Мы их наделили, расходуют…

— Получается, получается! — восторженно воскликнул он. — Слушай дальше:

…И тех, которые веруют в то, что ниспослано тебе и что ниспослано до тебя, и в последней жизни они убеждены. Они на прямом пути от их Господа, и они — достигшие успеха.

Хаджи Абдель Убаиди отставил свою чашку, она была пуста.

— Если ты рад, мне тоже приятно.

— Сказать «рад», значит, не сказать ничего! Наконец я снова смогу разбирать договоры и прочие бумаги, не утыкаясь в них носом! Наконец мне больше не придется притворяться, что я могу их прочесть. С актерством покончено. Я снова могу читать! Даже не знаю, как мне тебя отблагодарить, друг мой!