Мои воспоминания. Брусиловский прорыв - Алексей Брусилов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Перемышль
Поскольку, мне помнится, 1 сентября получено было приказание немедленно командировать генерала Радко-Дмитриева для принятия должности командующего 3-й армией, генерал же Рузский назначался главнокомандующим армиями Северо-Западного фронта вместо ген. Жилинского, который был смещен после крупной неудачи 2-й армии генерала Самсонова в Восточной Пруссии и крайне беспорядочного отступления с большими потерями 1-й армии генерала Ренненкампфа[50].
Являлся вопрос о назначении командира 8-го корпуса взамен Радко-Дмитриева. Старейшим начальником дивизии вверенной мне армии был генерал-лейтенант Орлов; у него была странная репутация как за время Китайской кампании, так, в особенности, за время Японской войны. В Китайскую кампанию он якобы старался вырваться из рук своего начальства, чтобы, как говорили, возможно больше заработать дешевых лавров, а в Японскую кампанию, по-видимому, ему пришлось расплачиваться за неудачные действия Куропаткина, и считалось, что он был козлом отпущения за проигрыш Ляоянского сражения.
Непосредственно перед этой войной он был начальником 12-й пехотной дивизии в 12-м корпусе, которым я командовал. Я видел его на больших маневрах, на которых он действовал отлично; его дивизия вообще была в блестящем порядке, и обучал он ее прекрасно. В нескольких первых сражениях, которые 8-я армия выиграла, действия Орлова были безукоризненны.
На основании всего сказанного я просил о назначении ген. Орлова командиром 8-го корпуса, невзирая на то, что в мирное время Орлова упорно не удостаивали зачисления кандидатом на должность корпусного командира. Мое представление было уважено, и Орлов был назначен на просимую должность.
На основании директивы главнокомандующего, все армии фронта двинулись далее на запад, причем вверенной мне армии приказано было двигаться южнее линии Львов – Гродек – Перемышль, и по-прежнему моя задача заключалась, главным образом, в том, чтобы, находясь на крайнем левом фланге всего нашего фронта, прикрывать его наступление от противника, могущего явиться как с запада, так и с юга.
Задача осложнялась по мере нашего дальнейшего продвижения, так как наши коммуникационные линии удлинялись, и становилось все более и более трудным прочно обеспечивать наш левый фланг и тыл от покушений противника. Мне казалось, что с нашим продвижением вперед мою армию, для последней цели, необходимо было постепенно усиливать, – тем более что во время Гродекского сражения мне пришлось единственную пехотную бригаду, обеспечивавшую наш тыл с левого фланга, притянуть к себе.
По окончании этого сражения, после понесенных значительных потерь, армия, не получая пополнений, настолько была ослаблена, что я не нашел возможным отправить эту бригаду обратно на правый берег Днестра, а присоединил ее к ее дивизии. Я настоятельно просил главнокомандующего усилить армию на один корпус, ибо на правом берегу Днестра, на протяжении приблизительно около 200 верст, этот фланг оберегался всего тремя кавказскими казачьими дивизиями, что, понятно, было недостаточно.
Результатом моих препирательств по этому поводу явилось назначение второочередной 71-й пехотной дивизии на замену снятой мной бригады. Пока этого было достаточно, ибо принципиально без крайней необходимости я считал недозволительным просить лишних подкреплений и сгущать краски, так как в это время на этом фланге находились лишь незначительные неприятельские силы, по преимуществу части ландштурма[51], которые не могли представить собой какой-либо серьезной угрозы для нашего тыла.
Так как в тылу на правом берегу Днестра находилась теперь одна дивизия пехоты и три дивизии казаков, имевших однородную задачу, то, по моему ходатайству, эти части были объединены в одних руках в лице командира корпуса, которому был присвоен 30-й номер.
Покончив с тыловыми вопросами и удостоверившись, что и сам армейский тыл приходит в большую степень порядка, я перенес свой штаб из Львова в Любень-Вильке.
Вся же моя армия находилась уже на правом берегу Верешицы, и я двинул ее вперед на линию Перемышль – Низанковицы – Добромиль – Хиров, выслав согласно директиве главнокомандующего 10-ю и 12-ю кавалерийские дивизии вперед на линию Дынов – Санок по реке Сану и далее, дабы не терять соприкосновения с противником, а 2-ю сводную казачью дивизию через Самбор – Старое Место в Карпаты к г. Турке, чтобы по возможности захватить и держаться на перевале большого шоссе, идущего от Венгерской долины.
Противник, оставив значительный гарнизон в крепости Перемышль, отошел в западном направлении на левый берег Сана, где и остановился, чтобы привести себя в порядок после понесенных сильных неудач.
Мне казалось, что давать оправиться противнику не следовало и было необходимо, идя за ним по пятам, довершить его разгром, оставив лишь у Перемышля сильный обсервационный корпус. Против этого, конечно, можно было возразить, что наши коммуникационные линии удлинились бы чрезмерно, а они и без того были не в порядке, а во Львовском железнодорожном узле сразу же водворился полный хаос и он был забит в такой степени, что мы стали получать довольствие всякого рода с большим опозданием.
Я был бессилен помочь этому горю, так как это была область главного начальника снабжения армий фронта, подчиненного главнокомандующему фронтом, и на мои протесты и жалобы обращалось мало внимания. Думаю, однако, что при желании и умении была возможность привести тыл в быстрый порядок и в то же время довершить поражение уже разбитых войск противника, не допустив его вновь окрепнуть, благодаря пополнениям, подкреплениям и отдыху.
Обложение Перемышля было поручено вновь назначенному командующему 3-й армией Радко-Дмитриеву. Когда он был командиром 8-го армейского корпуса во вверенной мне армии, а также по предыдущим действиям в болгаро-турецкую войну, я составил себе о нем представление, как о человеке чрезвычайно решительном, сообразительном и очень талантливом; ни малейшим образом я не сомневался, что он и в данном случае развернет присущие ему боевые качества и попробует взять Перемышль сразу, что развязало бы нам руки, закрепило бы за нами Восточную Галицию и дало бы возможность невозбранно двигаться дальше, не оставляя за собой неприятельской крепости и осадной армии.