Собака Раппопорта. Больничный детектив - Алексей К. Смирнов

На лице Ватникова наметилась светлая улыбка.

— Ах, эта, — пробормотал он умильно. — Да Господь с вами, кому же она помешает, такая мелкая? Она только сердце радует и душу согревает… Это очень правильно, что разрешили оставить собачку — она ведь и не выходит почти, и не слышно ее, и кушает, как птенчик. В плане психотерапии — очень даже полезно…

Ревизор повернулся, намереваясь покинуть палату.

— Я думал, вы о других толкуете, — сидел и бормотал Иван Павлович.

Тот замер с поднятой ногой.

— О каких других? — осведомился он голосом настолько проникновенным и ужасным, что все, кто его сопровождал, уверились в начале и развитии самого страшного.

Доктор Ватников вскинул голову. В глазах его сверкнул огонь.

— Я — простите, не знаю, как вас звать-величать ("Сергей Борисович", — отрывисто бросил гость) — так вот, Сергей Борисович, здесь каждая — простите за каламбур — собака знает, что по ночам… В общем, это местная легенда, но сложилась она не так давно. Некоторые из наших утверждают, что действительно видят по ночам некую собаку… нет-нет, не ту совсем, на какую вы думаете, наша любимица тут не при чем…

Васильев счел своим долгом вмешаться:

— Это местный фольклор, Сергей Борисович, — заявил он решительно. — Скучно людям сидеть и болеть, они и выдумывают.

— Выдумывают? — улыбнулся Медовчин. — А как же в этом случае кал?

— Какой-такой кал?

— Который на полу кал?

— Кал на полу — результат случайного, досадного недосмотра и стечения форс-мажорных обстоятельств, — пропел Медовчину в ухо Дмитрий Дмитриевич.

Тот, однако, снова принялся за Ватникова, уже понемногу возвращавшегося в прострацию.

— Вы говорите, что утверждают "некоторые из ваших". Кого вы понимаете под "вашими"? Коллег? Или уже пациентов?

"С кем вы, гражданин Ватников?" — читалось в прокурорских глазах ревизора.

— А разве есть разница? — недоуменно спросил Иван Павлович. — Ее и дежурная смена видит, и те, кому не спится… Мельком, урывками видят…

Медовчин вздохнул и пошел к выходу — беседовать с дежурными и лунатиками.

Но удар ему все-таки нанесли.

— Она, говорят, огромная, эта собака, — уточнил ему в спину Ватников. — Ночами воет — ужасно, протяжно, заливается. Она стелется по полу, когда бежит, и у нее пять ног. Спросите кого угодно, и вам ответят, что это чистая правда.

Могло подуматься, что Иван Павлович произнес эти страшные слова с придыханием, округляя глаза и привставая с постели, чтобы должным образом напугать собеседника, донести до него невыносимый смысл сказанного. Или, наоборот, сообщил это с нарочитой безучастностью, ибо ужас любит селиться и скрываться в обыденном, неприметном. Или тупо, будучи отравлен лекарствами. А может быть, напряженно, в ожидании мер, которые высокое руководство наконец-то удосужится принять, отреагировав на сигнал столь возмутительного содержания.

Но Ватников и не думал играть на публику. Он донес на собаку, испытывая к дальнейшему известное безразличие, потому что привык. Уже немного нашлось бы в "Чеховке" пациентов, которые ни разу, ни краем глазочка не отследили того самого существа. Это было не так уж и сложно сделать: достаточно выпить, переломаться два дня — и вот она пробегала: то красная, то зеленая, с вывалившимся языком, с огнедышащей пастью, временами — огромная, а временами — как будто и нет. Обычно после первой же стопки она стремительно пряталась за угол и больше уж не выходила.

Впервые об этой собаке Иван Павлович Ватников услышал от своего соседа, калеки на костылях. Палата хотя и считалась люксом, но временами, по требованию момента, в ней ставили вторую койку, и у аристократа появлялась компания для постоянного — подчас изнурительного — общения. Ватников нисколько не возражал против подселения к нему старика Зобова. Зобов утверждал, что некий пес перекусил ему обе ноги, тогда как на деле угодил под каток, укладывавший асфальт: было холодно, озябший Зобов прилег погреться на дымящуюся твердь, и через пятнадцать минут оказался травмирован. Забирать несчастного в психиатрию не хотели, потому что тогда речь о собаке еще не шла; его доставили в "Чеховку", прооперировали; он полежал на общей травме, попил овсянки с боярышником и к моменту реабилитации уже вполне созрел и для собаки, и для всего остального животного мира. О его персоне велись долгие бесплодные переговоры с психиатрическими лечебницами, работники которых увертливы, как ужи, да скользки, да напичканы всяким иезуитством и софизмами, и вдобавок виртуозно владеют искусством еще социалистической демагогии. В итоге Зобов оставался на попечении Васильева. Он бродил и твердил:

— Я, доктор, не какой-нибудь идиот. Меня беспокоит только одно: за мной постоянно ходит собака, но она, конечно, не совсем собака, а наполовину — волк. Ходит, выкапывает крысу и кормит ее. Да вот она и сейчас здесь!

Записной шутник эндокринолог Голицын, услышав эти россказни, мгновенно захохотал и объявил, что ему теперь совершенно понятен смысл сумеречного выражения "между собакой и волком". Дело шло к праздникам, и он добавил еще одно значение: промежуток между двадцать третьим февраля и восьмым марта.

Его угомонили, и он продолжал хлебать свой ординаторский чай, то и дело всхохатывая и пуская сложносоставные пузыри.

Итак, когда свободных коек не осталось, Зобова преспокойно запихнули к Ватникову. Иван Павлович послушно выслушал рассказ про собаку, удивляясь про себя, как это он не успел познакомиться с Зобовым раньше, еще когда работал приходящим психиатром, и не определил его куда положено.

А Зобов уже ежедневно видел эту собаку. Правда, пятая нога отросла у нее сравнительно недавно и нисколько не удивила свидетеля.

— Бродит, бродит ночами, испражняется обильно и звучно, всегда голодна, а пятая конечность у ней болтается, как неприкаянная…

— Что же — и не ступить на нее, на пятую? — спрашивал Ватников для поддержания разговора.

— Не замечал, — и Зобов хмурился.

Однако вскорости ситуация осложнилась. Страшную собаку, которая считалась частной собственностью Зобова, начали видеть другие больные, пока не увидели чуть ли не все. Ватников заламывал руки: ему бы на службу, за письменный стол, в халат, намоленный сотнями странных признаний и угроз, изодранный когтями примерещившихся бесов. Уж он бы разобрался, он бы навел порядок — и в какой же упадок пришла без него некогда милая, славная, невинная "Чеховка"! Но он был бессилен, а замену не присылали из-за того, что он еще не уволился и продолжал числиться в штате. Спустя какое-то время собаку стали замечать не только пациенты, но и отдельные сотрудники — покойный с некоторых пор Кирилл Иванович, к примеру, успел посмотреть. Правда, сама собака несколько изменилась: она уже не кормила мертвую крысу, составлявшую по выкапывании непрерывный числовой ряд, а просто шлялась ночами по отделениям, рычала, пошлепывала по линолеуму пятой ногой. Ее не на шутку боялись и связывали с ней разнообразные пророчества и предания.