Кроваво-красная текила - Рик Риордан

— Оставь мою жену в покое.

Я уже мог смотреть ему в глаза и испытал необычное ощущение. С возрастом зеленые радужные оболочки стали оливковыми, нижние веки опустились и с трудом сдерживали влагу, накопившуюся в уголках глаз.

— Мистер Кембридж, я хочу помочь.

— Тогда уходи. Уходи к дьяволу.

— Если вы мне расскажете, что говорит полиция, возможно, я смогу…

— Полиция ничего не говорит. Они болтают про Ларедо, про то, что Лилиан взрослая женщина. Меня убедили… что следует подождать.

— Полиция?

Он бросил на меня свирепый взгляд, но его челюсть продолжала слегка подрагивать.

— Многие.

— Однако вы им не верите, — сказал я. — Я тоже.

— Я верю, что у Лилиан был шанс на счастье, мальчишка. Но ты его у нее отнял — снова. — Он говорил, как человек, только что глотнувший скисшего молока.

Я уже не в первый раз слышал эти слова, и они возвращали меня в прежние годы — Дни Благодарения, Рождество, дни рождения всякий раз превращались в бесконечное перечисление того, чего я не делаю для Лилиан. Вот только сейчас рядом не было миссис Кембридж, которая умела вовремя сменить тему. Возможно, на этот раз мне действительно не следовало ему возражать.

Мистер Кембридж кивнул, словно соглашаясь с моими мыслями.

— Они говорят, что причина, быть может, в тебе. Так сказала полиция. Если так, мальчишка…

— Так считает детектив Ривас?

Кембридж решительно махнул рукой.

— Если дело в тебе…

Он не стал напоминать мне про свою службу в морской пехоте. Однако я отчетливо услышал в его голосе угрозу.

— Сэр, я бы хотел заручиться вашей помощью, но я найду Лилиан в любом случае.

— Да поможет мне Бог, если ты вмешаешься, если из-за тебя у меня возникнут проблемы и я не смогу вернуть свою девочку…

— Это правда, что она рассталась с Дэном?

Голова у него затряслась еще сильнее.

— Все еще можно исправить.

— Вам известно, что Лилиан ушла из галереи, которой владела совместно с Бо Карнау?

Ему нравилось слышать имя Карнау не больше, чем фальшивый аккорд.

— Она приняла правильное решение, когда ушла из галереи. Ей там не место. Проклятье, я всегда ее поддерживал. Никогда дурного слова не говорил. Я сделаю все, что в моих силах, для своей семьи, мальчишка. Я всегда о них заботился. А что хорошего мы видели от тебя, если не считать страданий, которые ты ей причинил?

Я и сам не знаю, почему, но что-то в его тоне посеяло во мне сомнения — какую женщину он имел в виду? Я подумал о Лилиан, которая никогда не говорила об отце ничего плохого, всегда обнимала его, стоило ему появиться на пороге, и неизменно винила ужасный темперамент, когда он делал неудачные вложения. Я подумал об Анжеле Кембридж и представил, что она, наверное, все еще сидит в окружении попугаев в своей полутемной гостиной и плачет, прижимая к груди старую обувную коробку, полную мертвых воспоминаний. Потом я вообразил, как Зик Кембридж в течение сорока лет приходит каждый вечер домой, и его упрямые зеленые глаза тускнеют с течением времени, тускнеют гораздо быстрее, чем фотография не вернувшегося пилота. Вложения, поцелуй меня в задницу.

Я ничего не сказал, но когда наши глаза встретились, он почувствовал мою жалость так же отчетливо, как я пару минут назад его угрозы. С дрожащим лицом он смахнул со стола бумаги и бифокальные очки.

— Проваливай к дьяволу, — сказал он на удивление тихим голосом.

Я посмотрел на треснувшую кожу на ручке кресла, и мне показалось, будто я вижу отпечатки, оставленные моими нервными пальцами шестнадцатилетнего подростка, который ждал, когда отец Лилиан проверит мои водительские права. Когда я поднял глаза, мне захотелось вновь увидеть мраморные черты и суровое неодобрение. Однако передо мной сидел старик, пытавшийся сохранять достоинство, заставив дрожать вазу с ирисками.

Я встал, чтобы уйти.

Когда я закрывал за собой дверь, Зик Кембридж смотрел прямо перед собой и сейчас как никогда стал похож на гробовщика, стареющего и сердитого, так и не сумевшего похоронить своего первого клиента.

Исключительно чтобы позлить Джея Риваса, я провел оставшуюся часть дня в полицейском департаменте Сан-Антонио, изучая журнал регистрации в поисках имен, которые нашел в досье Драпиевски. Не дать мне журнал они не могли, но никто не обещал вести себя любезно. Мой очаровательный гид, офицер Торрес, все время поглядывала на мою яремную вену и едва слышно ворчала. Я чуть не спросил, нельзя ли мне завязать у нее на шее бантик и отослать в подарок на Рождество Карлону Макэффри.

После этого я навестил странный народец, обитавший в разрекламированном Карлоном Макэффри газетном морге, и окружной архив.

Не позволяйте никому говорить, что степень доктора философии по английскому языку ничего не стоит. Конечно, мне не часто доводится обсуждать непристойные шутки в «Кентерберийских рассказах», хотя это тема моей диссертации, но зато я способен сделать несколько телефонных звонков, в отличие от среднего частного детектива. «Терренс и Голдмен» всегда меня за это любили. К пяти тридцати клон моего учителя третьего класса выставил меня из архивов, но я успел уменьшить полученный от Драпиевски список из двенадцати имен, подозреваемых ФБР в убийстве моего отца, до четырех более или менее возможных. Трое других отбывали пожизненное заключение в Хантсвилле без права на апелляцию. Четверо отошли в мир иной. Один ждал суда по обвинению в федеральных преступлениях. Никто из них не выйдет на свободу в ближайшее время, и с тех пор, как я вернулся в Сан-Антонио, они не могли ничего совершить. Я смотрел на оставшиеся четыре фамилии и пытался представить рядом с Рэндаллом Холкомбом одного из тех, кто их носил, за рулем «Понтиака» 1976 года. Я надеялся, что доброволец тут же выступит вперед, однако никто не поднял руку.

На Бродвее я заметил слежку в тот момент, когда проезжал мимо кофейни «Пигстенд».[63]Несмотря на местный фольклор, свиней я нигде не заметил.

— Вечно вас нет, когда вы нужны, — сказал я, обращаясь к зеркалу заднего вида.

За мной следили на черном «Крайслере», модели начала восьмидесятых годов. Я ехал и проклинал снисходительные техасские законы, разрешающие затемненные стекла, за которыми я не мог разглядеть тех, кто находился в машине. Проблема номер два, когда ты сидишь за рулем «Фольксвагена-«жука» — если только за тобой следят не на очень старом «Швинне»[64]менее чем с десятью передачами, — состоит в том, что у тебя нет шансов избавиться от «хвоста».