Охотник за смертью - Наталья Игнатова

Син сбился слегка, – надо же, никогда не думалось, что что-нибудь может сбить старшего наставника с мысли. Тем более жалкие попытки улыбнуться. Стареешь, учитель? Становишься добрым? Не надо.

– Таким образом, – продолжил наставник, – тебя нельзя относить к мертвым, хотя и живым назвать тоже уже невозможно. Ты не упырь, Паук, и ты не человек, но ты приобрел некоторые свойства первых, не утратив, я надеюсь, ничего из возможностей вторых. Я знаю, что ты по-прежнему способен чувствовать, поскольку ты испытываешь глубокое горе, стыд и раскаяние, а чувства эти неведомы мертвым. По крайней мере не в совокупности. Также ты не утратил душу. И дух твой, пусть надломленный, рано или поздно исцелится. Когда кровь в твоем теле будет полностью очищена…

Он как специально подгадал, старший наставник Син. А, может, и не подгадал – кто его знает, зачем была сделана та краткая пауза в объяснениях. Проточная вода в бассейне, темная от крови, вдруг засияла, золотое свечение прошло над ней, и на мгновение показалось, что тело Паука погружено в текучий жидкий алмаз.

– Именно это я имел в виду, – Син остался невозмутим, только узкие глаза еще больше сощурились, что следовало понимать, как знак удовольствия, – кровь в твоем теле полностью очищена. Ты больше не будешь испытывать голода, Паук. Тебе не страшен солнечный свет. Сердце твое снова бьется, – это, я думаю, ты заметил и сам. Но в случае тяжелых ранений, которые приведут к большой потере крови, твоя звериная натура пробудится вновь. Так что запомни навсегда, Паук, ты не должен пить из людей или обычных животных. Только жрецы, не важно каких богов, или фейри, благородные, высокие и высочайшие могут быть твоей пищей. Иначе то, что забрал ты у Сенаса, из блага станет злом. Ну что, как твои раны? Вот-вот исцелятся. Хорошо.

Старший наставник поднялся, бросив задумчивый взгляд на Альгирдаса.

– Да, и еще, Паук, мы полагаем, что с кровью братьев к тебе вернется и способность к чародейству. Это было бы неплохо, но хочу, чтобы ты знал: это не обязательно. Ты нам нужен не потому, что других таких нет, – Син подумал. – Ты нам нужен, потому что ты такой один. Я доступно объясняю, дитя мое?

Куда уж доступнее? Все-таки, ты стареешь, учитель.

Становишься добрым.

Спасибо.

* * *

Орнольф пригласил Паука в свою усадьбу. Сказал, что земля Альгирдаса остается его землей, независимо от того, где находится Старейший, и ни к чему бередить незажившие раны, возвращаясь туда, где ничего уже нет, кроме плохих воспоминаний. Он был прав. А Син, конечно, предпочел бы, чтоб Паук остался в Ниэв Эйд, под присмотром и под охраной. И тоже был прав. Так что два наставника – старый и молодой – слегка поругались, решая судьбу охотника и без особой надежды интересуясь его собственным мнением.

Собственного мнения у Альгирдаса не было.

Уезжать или оставаться, вернуться на родину, поселиться в любом другом месте – какая разница? После обряда очищения он еще несколько раз командовал общими охотами, теперь это получалось даже лучше, чем… при жизни, только не было прежнего азарта и увлеченности. И, казалось, Син должен был бы радоваться, что Паук наконец-то понял: как это можно – воевать, не чувствуя ни удовлетворения победой, ни страха перед поражением. Только Син почему-то не радовался. Наоборот, о каждой охоте расспрашивал подробно и с любопытством, какого не водилось за ним раньше, чуть ли не силой вытягивал из Паука оценки действий его и других охотников, заставлял вспоминать.

Не понять старшего наставника – то одно ему надо, то другое.

– Поедешь со мной? – наседал Орнольф.

– Ты сам понимаешь, что ему лучше остаться в Ниэв Эйд, – непререкаемым тоном говорил Син.

– Да бросьте вы жребий, – не выдержал, наконец, Альгирдас. – Как выпадет, так и сделаете.

Сжульничав пару раз и поймав друг друга на жульничестве, наставники все же как-то умудрились договориться.

И вот уже почти месяц Альгирдас жил в усадьбе Орнольфа, где власть мирно делили между собой Гудрун Мудрая, статная светловолосая красавица-чародейка, и Хапта Добрая, маленькая брюнетка, смуглая и не слишком красивая.

В мудрости, впрочем, отказать нельзя было обеим. И мать Орнольфа, и его жена в совершенстве умели делать вид, будто во всем послушны сыну и мужу, и именно он распоряжается своим домом и хозяйством, и всем, что происходит в богатой большой усадьбе.

Невероятно, но Орнольф в это верил. А Паук, разумеется, не собирался открывать ему глаза на истинное положение дел.

Их ни о чем не спрашивали – ни его, ни Орнольфа. У госпожи Гудрун было достаточно таланта, чтобы разглядеть, что сын привел в дом нелюдь, но она приветливо и ласково встретила гостя. И только пару дней спустя попросила принять изготовленную ею наузу:

– Чтобы служанки наши не передрались из-за тебя, Хельг. Ты красивей сида, а у девок ума, не больше, чем у кошек.

Он безропотно повесил наузу на пояс. Чар в ней было – чуть, но заговорные слова Гудрун знала не хуже самих Гвинн Брэйрэ. Жаль только, что наузы, вроде этой, действовали лишь на определенный круг людей. В данном случае – на обитательниц усадьбы. А было бы здорово раз и навсегда избавиться от всех бед, связанных с его пресловутой, «сидской» красотой.

И Жилейне была бы жива.

Теплая рука Гудрун по-матерински ласково легла на плечо Паука.

– Время лечит, сынок, – почти неслышно сказала чародейка, – ты еще молодой, ты пока не веришь, но время лечит.

Только Альгирдас не нуждался ни в утешении, ни в исцелении душевных ран. Ничего у него не болело, и ничто его не тревожило. Совсем ничего.

Иногда он на несколько дней уходил на охоту – на обычную охоту за обычным и не очень зверьем, – а возвращаясь, радовал Гудрун и Хапту дорогими шкурками соболей и серебристых волшебных лисиц. Но чаще с утра и до вечера сидел за книгами, которые велел прочесть Син.

У нынешнего состояния было по крайней мере два преимущества перед прежним: Альгирдасу не нужно было больше спать, и он не нуждался в пище. Таким образом освобождалось довольно много времени. Только на рассвете и на закате необъяснимая злоба поднималась из глубины сердца. И в эти часы Паук предпочитал спрятаться от людей, переждать, чтоб никому не причинить вреда.

Он не думал всерьез, что может ни с того ни с сего наброситься на кого-нибудь, но проверять не хотелось.

Вот на охоте-то Альгирдас и повстречался вновь со Змеем.

Это походило на встречу двух государей: Паук Гвинн Брэйрэ в сопровождении сразу восьми охотников – братья куда больше, чем он сам, любили ловчие забавы, – и Змей в человеческом облике, сопровождаемый восемью воинами в черном.

Прежде чем Гвинн Брэйрэ успели окружить Паука, чтобы чарами и собственными телами защитить от врага, спутники Змея исчезли. Не осталось даже следов на глубоком снегу.