На новой земле - Джумпа Лахири

Самое обидное, что Судха сама впервые дала попробовать Рахулу алкоголь, когда брат приехал навестить ее в Пенсильванском университете. Она сначала заказала ему и себе по кружке разливного пива в баре, а на следующий день взяла ему чашку кофе в столовой. Оба напитка Рахулу категорически не понравились, он поморщился, пробуя пиво, и заявил, что предпочитает спрайт этой противной горечи, а в кофе высыпал десять пакетиков сахара. Тогда ему было пятнадцать, и Судха посмеялась над своим маленьким братишкой. Однако на следующее лето, когда она приехала домой, Рахул попросил ее купить ему несколько упаковок пива: он намеревался собрать дома друзей, поскольку родители уезжали на выходные в Коннектикут. Она с трудом узнала брата: меньше чем за год он вымахал до шести футов, с зубов исчезли брекеты, вместо них над верхней губой появилась темная поросль, а на щеках — россыпь красноватых прыщей. Да уж, ничего себе — «маленький братишка»! «Маленьким» теперь ее брата было никак не назвать. Судха поехала в винный магазин, а потом они с Рахулом тщательно спрятали алкоголь в стенных шкафах в коридоре, разделяющем их комнаты.

После того как родители заснули, Судха принесла несколько банок пива в комнату брата. Он уже успел сбегать вниз и набрать колотого льда в высокий стакан, чтобы остудить тепловатый «Будвайзер». Они быстро прикончили одну банку, потом еще одну, включили магнитофон, послушали «Роллинг Стоунз» и «Дорз», выкурили по сигарете, сидя за занавеской и выдыхая дым на улицу. Судхе казалось, что она вновь оказалась в школе, только теперь у нее было больше опыта и дерзости, и она могла позволить себе делать то, что ей хочется. Она почувствовала также еще более крепкую связь с братом: многолетняя привычка считать его ребенком постепенно уступала место чувству равенства и искренней дружбы.

Судха научилась нарушать родительские запреты только в колледже. До этого она в точности следовала их наставлениям: целые дни училась, а свой круг общения ограничивала столь же скромными одноклассницами. Она как будто нарочно вела себя идеально, ожидая дня, когда сможет вырваться на свободу. Однако и в Филадельфии, вдалеке от родительского дома, Сухда продолжала старательно учиться, вместо одной взяла себе две специализации, в математике и экономике, и только на выходные позволяла себе повеселиться с друзьями на вечеринках, даже иногда допускала мальчиков к себе в постель. Она также попробовала алкоголь, нарушив тем самым один из наиболее строгих родительских запретов. Ее родители ненавидели алкоголь больше других «грехов» американского общества — сами в жизни своей капли в рот не взяли и другим не советовали, осуждая бенгальских мужчин, которые на традиционных праздниках позволяли себе выпить рюмку-другую бренди. Вначале Судхе пришлось тяжело — на первом курсе она не знала меры и частенько набиралась так сильно, что ее рвало прямо на тротуар, когда, шатаясь, они с друзьями возвращались под утро в колледж. Однако скоро она научилась определять свою норму и хмелеть, но не напиваться. Уметь держать вещи под контролем: вот черта, которой можно было наиболее полно описать характер Судхи.

После того как Рахул окончил школу, родители закатили грандиозную вечеринку, посвященную этому. Теперь, по их мнению, они могли с гордостью заявить, что сумели воспитать в чужой стране под названием Америка двух прекрасных детей. Рахул направил свои стопы в Корнелльский университет, а Судха продолжала учиться в Филадельфии, поскольку поступила в магистратуру по специальности «международные отношения». На вечеринке, где присутствовало более двухсот человек, родители торжественно вручили сыну ключи от новой машины: в Итаке без автомобиля делать молодому человеку было нечего. Они прожужжали знакомым все уши о Корнелле, это было гораздо более престижное учебное заведение, чем Пенн. «Мы выполнили свои обязанности», — заявил отец под конец вечеринки, позируя перед камерой в окружении детей и родственников. Судха могла только с облегчением вздохнуть. Она годами слушала рассказы о других, умных, успешных и послушных бенгальских детях, с которыми родители сравнивали ее собственные достижения: она наизусть помнила истории про золотые медали и грамоты, привезенные с олимпиад, про полные стипендии, которые предлагали счастливчикам престижные колледжи. Иногда отец Судхи вырезал заметки из газет о каких-нибудь сугубо одаренных детях — Судха запомнила очерк о мальчике, который получил докторскую степень в двадцать лет, и другой, о девочке, которая поступила в колледж в возрасте тринадцати лет, — и прикреплял их магнитами к холодильнику. Когда Судхе было четырнадцать лет, отец написал в Гарвардский медицинский колледж письмо с просьбой прислать ему анкеты для поступления и положил образец заявления Судхе на стол.

Впрочем, опыт Судхи показал ее родителям, что ничего опасного в том, что дети уезжают из родного дома в колледж, нет. Рахул, в отличие от Судхи, которая втайне страшно переживала, как она будет жить одна, вообще не проявил признаков волнения. Казалось, будущий переезд его никак не касается. Глядя на спокойное, почти отрешенное лицо брата, Судха поймала себя на мысли, что всегда считала его более умным и лучше приспособленным к жизни. В школе ей приходилось много заниматься, чтобы оставаться в пятерке лучших учеников, а Рахул, казалось, мог вообще не прикасаться к книгам, однако это не помешало ему сдать экзамены за третий класс старшей школы экстерном.

В конце лета Судха отправилась в Вейленд помочь ему уложить вещи, но, когда приехала, поняла, что делать ей практически ничего не потребуется. Рахул уже упаковал две большие спортивные сумки, наполнил несколько картонных коробок своими любимыми кассетами, завернул электрическую печатную машинку в старое полотенце и туго перевязал бечевкой. Он уверял, что нет никакого смысла тащиться в такую даль всей семьей, но Судха настояла на том, чтобы поехать вместе с ним в его новой машине. Родители ехали за ними следом. Территория университета находилась на небольшой возвышенности и была окружена необыкновенной красоты ландшафтом: живописными маленькими фермами, озерами, невысокими пригорками, с которых падали хрустальные струи воды. Ничего похожего на скучнейшее место, каковым был ее родной Пенн. Вздохнув, Судха помогла перенести вещи брата в его новую комнату. Вокруг суетились родственники других только что поступивших студентов. Когда пришла пора прощаться, мать всплакнула, даже у Судхи на глаза навернулись слезы. Однако Рахул, хотя ему еще не исполнилось восемнадцати лет, вел себя настолько естественно, как будто это величественное место, затерянное посреди лесов и долин, было его родным домом. Он положил в карман деньги, что отсчитал отец, повернулся к ним спиной и, не оборачиваясь, зашагал к своему корпусу.

В следующий раз Судха увидела брата только на Рождество. За ужином он не смог рассказать ей ничего вразумительного ни о своей учебе, ни о преподавателях, ни даже о новых друзьях, хотя она забросала его вопросами. Волосы у него отросли так сильно, что закрывали шею, и он то и дело нетерпеливо закладывал их за уши. На нем была фланелевая рубашка в клетку, а вокруг запястья повязана цветная «фенечка». За столом Рахул почти ничего не ел — у Судхи до сих пор сохранилась привычка объедаться, когда она оказывалась дома, — уж больно вкусно мама готовила. Брат показался ей то ли утомленным, то ли скучающим: когда Судха с матерью наряжали елку, вешая игрушки, которые они сами смастерили в детстве, Рахул наблюдал за ними с дивана, но не предложил помочь. Судха помнила, что на первых курсах всегда заболевала, как только начинались каникулы: накопившаяся за семестр усталость выходила наружу через насморк и температуру. Она боялась, что Рахул может тоже заболеть, однако вроде бы он не чихал. Вечером, когда она заворачивала в цветную бумагу подарки у себя в комнате, он зашел к ней.