Воля богов!. Повесть о Троянской войне - Леонид Свердлов

— Я не понимаю, при чём тут моя семья, — пробормотала Ифигения.

— Совершенно ни при чём. Я об этом и говорю. Но твоему дяде привалило счастье взять себе в жёны одну помешанную на сексе мазохистку…

— Кого?

— Мазохистку. Ты не знаешь этого слова? Конечно, откуда тебе его знать! Не важно. Так вот, эта зараза от него сбежала. Ему бы порадоваться, что такое добро с рук сбыл, а он, дурак, нажаловался твоему папе, а уж тот вцепился в это дело, как клещ в собаку, и теперь его ничто не остановит.

Ифигения из этого рассказа почти ничего не поняла, но уточнять не стала, только спросила:

— Куда мы сейчас летим?

— Подальше отсюда, — ответила богиня. — К этому изуверу я тебя больше не отпущу. Неизвестно, что в следующий раз взбредёт в его безумную башку. Есть на Чёрном море один полуостров, где никто искать не догадается. Там я тебя и спрячу.

Дальше они летели молча, предаваясь своим невесёлым мыслям. О чём думала Ифигения — понятно, а Артемида задумалась, что бы сделал на месте Агамемнона её собственный отец, и пришла к печальному выводу, что Зевс при подобных обстоятельствах, ни мгновения не сомневаясь, поступил бы с ней точно так же. От этого ей стало совсем грустно, и она в очередной раз решила, что нет в мире ничего стоящего, кроме зверей и охоты.

Наконец, после долгих сборов, умилостивив всех богов, греческое войско отправилось в поход. Море было к ним благосклонно, путь известен, корабли сами неслись к заветной цели. Паламед научил воинов новой, только что им придуманной игре в шашки, и за этим занятием путешествие им показалось не долгим.

Фетида, обернувшись дельфином, всю дорогу следовала за кораблём, на котором плыл её сын, выскакивала из воды всякий раз, как он появлялся на палубе, и, приняв человеческий образ, начинала изводить Ахилла бесценными советами и указаниями: не стоять на сквозняке, проверять доспехи перед боем, не забывать прикрываться щитом, не лезть вперёд, а лучше стрелять из лука, стоя позади, а главное — никогда не гневить богов (совет, которым Фетида сама никогда не умела пользоваться). Ахилл не знал, куда от неё деться, его и так уже дразнили маменькиным сынком. Он был единственным во всём греческом войске, кого сопровождала в дороге мать.

Карта, нарисованная Телефом, оказалась на удивление точной, и согласно этой карте меньше чем в дне пути до Трои лежал островок, на котором Агамемнон велел устроить привал и в последний раз мирно переночевать.

Высадившись на остров, часть бойцов собралась, чтобы соорудить походный алтарь для торжественного жертвоприношения накануне войны, а остальные пошли разведывать местность, искать воду и собирать дрова для костров. Фетида по-прежнему ни на шаг не отходила от Ахилла.

— Сынок, — говорила она, — ты, главное, на острове веди себя тихо, не заходи один в незнакомые места, ни с кем не ссорься.

— Мама! — взвыл Ахилл. — Ну с кем я могу поссориться на необитаемом острове?! Одиссей! Погоди, я с тобой!

Он догнал царя Итаки, и они быстро пошли через кусты и овраги. Фетида, которая ходила по пересечённой местности не так хорошо, как плавала или летала, вскоре поотстала от них.

Они шли через лес, время от времени перебрасываясь короткими фразами. Одиссей говорил и ступал тихо и постоянно оглядывался, не доверяя спокойствию необитаемого острова. Он первый заметил пещеру, у входа в которую над костровищем ещё поднимался дымок.

Одиссей резко остановился, схватив за локоть своего спутника, трещавшего ногами как слон, чтобы дать ему знак быть потише, но было уже поздно — их заметили. Одиссей едва успел увернуться от летевшего в него камня, и в следующий миг из кустов выскочил обросший волосами человек в звериной шкуре. Замахнувшись камнем, он накинулся на Ахилла и с размаху накололся на выставленное навстречу ему копьё. Взмахнув руками, он выронил своё оружие и рухнул к ногам победителя, даже не успев вскрикнуть.

Вместо него завопила Фетида. Подпрыгивая и на ходу потирая ушибленное колено, она бросилась к дёргавшемуся в последних судорогах дикарю.

— Мама! — закричал Ахилл. — Ну теперь-то я что не так сделал?! Я с ним не ссорился — он первый полез!

— Сынок, — простонала Фетида, — я же просила вести себя тихо и не гневить богов.

— Это что, бог, что ли?

— Хуже! Это был Тенес, сын Аполлона. Ты знаешь, как Аполлон мстит за своих детей? Он на Зевса, на родного отца, руку поднял из-за Асклепия. Он тебе не простит Тенеса.

— Да что ж он мне сделает? Ты сама всегда говорила, что я неуязвимый.

— Не знаю, сынок. Но у меня предчувствие.

— О боги! Предчувствие! — простонал Ахилл. — Что же мне теперь, у каждого свидетельство о рождении спрашивать, прежде чем убить? Откуда я знаю, кто чей сын? Да, может, это и не сын Аполлона вовсе? Откуда ты знаешь? Чего бы это сын Аполлона оказался тут, в таком виде?

— Его отец в ящике в море бросил, вот его сюда и прибило.

— Какой отец? Аполлон?

— Да нет, другой. Это долгая история.

— Мама! Ну ты сама думай, что говоришь! Откуда у одного человека может быть два отца?!

Фетида в ответ только расплакалась. Ахилл же подумал, что если когда-нибудь его спросят, что бы он прежде всего посоветовал новобранцу, то он ответит: «Не брать маму с собой на войну».

Между тем на берегу всё было подготовлено к жертвоприношению, и военно-полевой жрец Калхант отслужил торжественный молебен. Во время этого, в сущности, довольно скучного дела внимание всех присутствовавших привлекла небольшая природная сценка, разыгравшаяся на дереве у алтаря. Змея забралась в птичье гнездо и, несмотря на протесты его хозяйки, хладнокровно сожрала восемь птенцов, а потом и их мать. Насытившись, она, довольная, разлеглась на ветке и так и застыла, будто превратившись в камень.

После молебна Калханта, конечно, спросили, как понимать это знамение, на что тот, важно насупившись, тут же ответил:

— Это означает, что мы победим.

Греки радостными возгласами приветствовали это пророчество, а довольный Агамемнон, выплатив премию предсказателю, заметил:

— Вот что значит настоящий специалист! Другой бы голову ломал, камни какие-нибудь раскидывал. А наш Калхант с ходу всё объяснил. Кстати, то, что птенцов было восемь, тоже что-то значит?

— Конечно, — ответил Калхант. — Это значит, что мы победим за восемь дней.

Новое пророчество произвело такой же эффект, как и первое: греки были в восторге.

Установив палатки, бойцы собрались у костров. Они пили вино и слушали рассказы бывалых воинов. Больше всего народу собралось там, где бывший оруженосец Геракла рассказывал о подвигах своего командира и друга. Рассказчика звали Филоктет. Его истории были настолько удивительны даже для тех насыщенных чудесами времён, что не все слушатели верили. Но Филоктет клялся, что всё это правда, и в качестве доказательства предъявлял лук, унаследованный, по его словам, у самого Геракла.