Молот и крест. Крест и король. Король и император - Гарри Гаррисон

который грядет. Король хочет сделать много копий, чтобы эти сведения распространились по всему христианскому миру. Для этого мы и собрали вас. Он изложит то, что прочитал, я буду переводить на язык испанских рынков, то есть на известный нам всем арабский, а вы – записывать продиктованное. Позднее мы сделаем новые копии, и еще раз – как на арабском, так и на южнороманском языках. Может быть, еще и на латыни. И это только начало.

Поднялась рука, и скептический голос спросил:

– Соломон, а сколь длинным будет этот текст?

– Король считает, что все должно поместиться на одной странице.

– А как велик исходный документ?

– Примерно как Книга Юдифь.

– Значит, потребуется немало умения, чтобы изложить его на одном листе.

– Король знает, чего он хочет, – строго сказал Соломон.

Шеф терпеливо слушал непонятный ему обмен репликами на иврите, дожидаясь, когда вызванное его приходом оживление уляжется. Соломон кивнул, подтверждая, что писцы готовы. Шеф вышел вперед, открыл свой англо-норвежский перевод книги еретиков – просто для подсказки самому себе, читать руническое письмо ему было трудновато.

Шеф посмотрел на лица писцов, на листы чистой бумаги, и разум вдруг затуманился, словно на костер накинули мокрое одеяло. Просто все вылетело из головы. Еще несколько секунд назад он был готов диктовать писцам, рассказывать историю спасения Иисуса с креста словами, понятными любому мужчине и женщине. Теперь же он ничего не помнил. В сознании всплывали разрозненные фразы: «Меня зовут Иисусом… То, что вам рассказывали, – неправда… Вы когда-нибудь задумывались о смерти?»

Ни одна из фраз не вела к следующей. Шеф осознал, что его рот раскрыт и выглядит это, надо полагать, как ухмылка слабоумного. Услышал смешки, увидел, что на обращенных к нему лицах появляется презрение.

Он устремил взор вниз. «Я пытаюсь, – сказал он себе, – учить этих людей их профессии, а их профессия – делать книги. Но как бы они сами выглядели, если бы пришли в наш лагерь и принялись учить Квикку стрелять из катапульты? – Мысль о разухабистой брани, которой встретили бы ученых писцов у костров лагеря, сразу его развеселила и помогла пробить брешь в барьере молчания. – Не забудь, – снова сказал Шеф себе, – ты пытаешься историю, записанную в книге, превратить в обращение. Придется изменить „я был“ на „вы будьте“. Это самое главное. А если не знаешь, с чего начать, начни сначала».

Шеф снова поднял голову, осмотрел аудиторию, которая начала переглядываться и обмениваться замечаниями по поводу охватившего варварского короля ступора. Встречая его взгляд, взгляд человека, который стоял лицом к лицу с Иваром, величайшим воином Севера, и убил Кьяллака Сильного на Королевском камне в стране свеев, ученые писцы умолкали. Шеф заговорил, сдерживая ярость. И пока он диктовал, слово за словом и предложение за предложением, голос Соломона тихо ему вторил и им отзывался скрип множества перьев.

– Верующие во Христа, – диктовал Шеф, – вы слышали о небесном блаженстве и адском пламени. Одни с надеждой, другие в страхе, вы отдаете крестить своих детей, исповедуетесь в грехах, платите церковную десятину. Вы носите нательные кресты. В Пасхальное воскресенье подползаете к кресту на коленях, а когда умираете, священник держит перед вашими глазами крест.

Почему так? Потому что крест – символ жизни, жизни после смерти. После смерти вы надеетесь жить в раю, ведь был же Тот, кто воскрес и объявил, что Он властен над смертью и загробной жизнью. На Его распятии и воскресении основаны все ваши надежды.

А что, если воскресения не было? На что вы тогда надеетесь и зачем платите десятину? Для чего вам нужен священник? И кто вообще рассказал вам о воскресении? Не сам ли священник? Разве станете вы покупать лошадь, полагаясь лишь на слова барышника? Притом что в глаза этой лошади не видели?

Так выслушайте же одну историю.

Был человек по имени Иисус, и много лет назад Понтий Пилат распял Его. Но палачи торопились, и Он не умер. Потом пришли друзья, и унесли тело на лесенке, и выходили Христа. Достаточно окрепший, Он уехал из страны и начал новую жизнь, и в этой новой жизни отказался от многого из того, что говорил раньше. «Рай находится на земле, – стал учить Он, – и люди сами должны создать его для себя. Как мужчины, так и женщины».

А вы живете в раю? Или в аду? Спросите своего священника, пусть расскажет, откуда он узнал то, что говорит вам. Спросите его, где крест? И где лесенка? Когда будете задавать эти вопросы, посмотрите ему в глаза и вспомните, как покупают лошадь. И если вы не поверите священнику, подумайте, что вы можете сделать.

* * *

– Небезынтересное изложение, – сказал переписчик Мойша Соломону, когда они вместе выходили из комнаты, на мгновение снова сделавшись друзьями. – Хотя, конечно, безграмотное.

Соломон удивленно приподнял бровь.

– Трудно было переводить некоторые места на арабский, – сказал он. – В его языке есть простые слова для понятий «крещение» и «воскресение», а мне пришлось всячески изворачиваться. Но в чем же безграмотность?

– О, семь риторических вопросов подряд, как у школьника, которого мало пороли. Постоянные повторы; лошади, палачи, лесенки и десятина – все смешано в одну кучу с жизнью, смертью и таинством веры. Никакого изящества. Ни малейшего представления о стиле. Я бы постыдился признаться, что написал нечто подобное. Но для вашего единого короля я просто часть машины – машины для изготовления копий его текста.

«Об этом я ему расскажу, – подумал Соломон. – Идея машины для изготовления копий наверняка покажется королю интересной. А то, что не понравилось Мойше, тем не менее может прийтись по вкусу многим людям, о которых мой ученый приятель ничего не знает. Тем же неграмотным. Их тьма-тьмущая, и далеко не все из них глупы».

* * *

– Откуда ты? – спросил Шеф.

– Меня угнали в рабство из Кента, – ответила женщина.

Она была одета в потрепанную длиннополую арабскую бурку, но от чадры избавилась и откинула капюшон, чтобы были видны ее светлые волосы и голубые глаза. Говорила Альфлед на довольно старомодном английском языке – Шеф с легким удивлением понял, что она выражается правильнее, чем он сам, привыкший уже вставлять в свою речь слова и обороты, которых набрался от норманнов. И уже дважды он заметил, что она хмурится, пытаясь понять его.

– Кент? Это владения моего соправителя Альфреда.

– В мое время королем был Этельред. А перед ним – Этельберт. Сдается, я слышала об Альфреде, это был самый младший из братьев. Видимо, с тех пор многое изменилось. И все равно я хотела бы вернуться. Если это